День ангела - [45]

Она вдруг вся покраснела.

– Какие же сны? Ты их помнишь?

– Я помню один. Очень помню. (Это было в начале нашей с Колей истории, когда я вся горела и ничего не видела вокруг себя.) «Я искал тебя по какому-то городу, полному снега, – сказал мне Георгий. – Везде были церкви, занесенные снегом. Может быть, это была Москва, а может быть, русская провинция, вроде Ярославля или Владимира. Я оставил твоих родителей и Леню ждать в гостинице, а сам бродил по сугробам, чтобы найти тебя. И я тебя нашел. Ты вышла из калитки отвратительного, уродливого дома и пошла мне навстречу. У тебя было мрачное и бессмысленное лицо, и я понял, что что-то с тобой происходит. Потом мы ехали в разболтанном поезде – даже во сне я слышал, как скрежетали колеса, – и тогда я уже почему-то знал все, что происходит с тобой. Ты изменяла мне с человеком, который жил в этом доме, и ходила к нему только для того, чтобы он это делал с тобой. Я знал, что ты не любишь его, а любишь меня, а от него тебе нужно только одно, потому что ты сошла с ума, ни за что не отвечаешь и не помнишь себя. И я проснулся в слезах. Я начал просыпаться в тот момент, когда ты встаешь, чтобы опять уйти к нему, а я хватаю тебя за платье и вдруг чувствую, что платье твое – все липкое и влажное от его семени».

Настя молчала, шла рядом со мной, белая, испуганная. Дождь почти перестал. Потом она прошептала:

– Патрик уехал в Китай, потому что понял, что нашей жизни больше нет и не будет.

– Настя! – Я попыталась ее обнять, но она резко отодвинулась. – При чем тут ваша жизнь? Ты о чем говоришь? Патрик искал себе дела. Он был журналистом, хотел знать всю правду!

– Нет! – Она затрясла головой. – Он просто сбежал. Он не выдержал правды!

Анастасия Беккет – Елизавете Александровне Ушаковой

Москва, 1934 г.

Вчера на приеме в посольстве Патрик ударил Уолтера, и был безобразный скандал. Когда мы приехали, Уолтер был уже сильно пьян, и мне кажется, что он нас ждал и даже нарочно попался нам на дороге, когда мы проходили по коридору из вестибюля в большую залу. Патрик на его презрительный кивок не ответил и посторонился, как будто боялся, что Уолтер до него случайно дотронется. За обедом мы сидели почти напротив, но ни я, ни Патрик на Уолтера не смотрели, а он очень заигрывал с женой Буллита, которая вся утопала в своей собольей накидке и жаловалась, что ее знобит. Мне вдруг до неприличия захотелось заглянуть под стол, чтобы убедиться в своих догадках – ведь я так знаю Уолтера! Я уронила вилку, быстро наклонилась, подняла и заодно увидела, как он гладит ее колено. Когда я выпрямилась, он очень прямо и насмешливо посмотрел мне в глаза, как будто хотел сказать, что отлично понимает все мои хитрости.

Начались, как всегда, танцы. Патрик пошел курить в холл, и тут я заметила, что нас с ним слегка сторонятся, словно известие о его увольнении стало всеобщим достоянием и всем неловко. Но откуда они могли узнать? Уолтер подошел ко мне и пригласил на танго. Я знаю, что он не может толком танцевать, у него же нет ноги. Но такова его власть надо мной, Лиза, что я, как под гипнозом, поднялась и позволила ему обнять себя. Музыка уже началась, пары выходили на середину, а мы стояли чуть поодаль, не двигаясь, и он держал меня за талию. И тут я увидела Патрика, который, наверное, заметил все это через открытую дверь. Я увидела, как он бросил папиросу и очень быстро подошел к нам.

– Get lost![48] – сказал он Уолтеру.

Я попробовала стряхнуть руки Уолтера, но он стиснул меня, как клещами.

– You get lost! You hear me?[49] – повторил Патрик.

Уолтер медленно засмеялся и отрицательно покачал головой. Я вырвалась, красная и растрепанная.

– My little sweet doll, – сказал он. – Do you mind dancing? But why? What’s the matter?[50]

– Leave her alone![51] – сказал Патрик и схватил его за руку чуть ниже кисти.

Уолтер оттолкнул его так сильно, что Патрик еле удержался на ногах. Они стояли лицом к лицу, оба очень тяжело дыша, и с дикой ненавистью смотрели друг на друга. Буллит попробовал было вмешаться, но Уолтер оттолкнул и его. Все это заняло не больше минуты.

– Russians want to eat, but they are not hungry, – громко, на весь зал, сказал Патрик. – You, dirty bustard! They pay you a lot![52]

Все поняли, что фраза про русских – это заголовок к статье Уолтера, наделавшей в свое время много шуму, и тут уж все бросились разнимать их, все разом закричали. Буллит насел на Патрика, пытаясь его увести, но Патрик вырвался. Уолтера тоже попытались оттащить двое, но он сбросил их плечами (он ведь железный!), и опять они оказались лицом к лицу внутри этой свалки. Я не поняла даже, как это получилось, но я знаю, что Уолтер что-то сказал ему очень тихо на ухо – никто ничего не расслышал, – и Патрик вдруг дал ему затрещину. Не пощечину, а настоящую дворовую затрещину, от которой у Уолтера тут же распухло все лицо. Он не успел ударить Патрика в ответ, потому что из носа у него очень уж сильно полилась кровь, и белая рубашка, белый платок в нагрудном кармане стали ярко-красными. Их наконец растащили. Мы с Патриком пошли в прихожую и стали надевать пальто, за нами вышел Буллит, потом его жена. Буллит взял Патрика под руку и отвел его в сторону. Я услышала, как он сказал ему, что в его увольнении из газеты совсем не обязательно виноват Уолтер, все это может оказаться пустыми слухами. Запад не хочет ссориться с большевиками, а статьи Патрика напрямую привели бы к ухудшению отношений, так что поводов избавиться от него было предостаточно. Вполне может быть, что Дюранти ни в чем не замешан. Патрик ничего не ответил, и мы ушли.