Демон абсолюта - [99]
Эмир знал, что, какими бы превосходными ни были его карты, партия еще не была окончена.
На следующую ночь начались банкеты. В саду, похожем на тот, где Фахри принимал Лоуренса под Кут-эль-Амара, поэты импровизировали перед Фейсалом длинные цепочки арабских стихов, каждая из которых кончалась намеком на скорое воцарение. Электрический свет прорывался сквозь пальмы, покрытые летней песчаной пылью, освещая оперными огнями длиннополые наряды арабской знати и белую форму англичан, когда, среди ароматов соседней пустыни, глиняных стен и последних засохших олеандров, персидские поэты от имени шиитского населения импровизировали, в свою очередь, аккомпанируя своим стихам живописными движениями указательного пальца, стихи, которых Фейсал не понимал. Там, внизу, в сумерках, лежащих до самых звезд Халдеи…
Фейсал вел переговоры каждый день и каждую ночь. Говорили о петициях, тайно подготовленных шиитским населением, которые видели в Фейсале представителя суннизма; об оппозиции со стороны племен Нижнего Евфрата и республиканцев. Хотя Багдад и Мосул были, несомненно, уже завоеваны, верховному комиссару внушали, что надо заступать на трон и не ждать выборов. Фейсал тем временем пытался завоевать свое королевство, племя за племенем, город за городом, секту за сектой. Эти племена и эти города он плохо знал. Он всегда был отделен от них пустыней, когда-то Нефудом, теперь Сирийской пустыней. Общества, в которые разветвлялся Клуб, сообщали ему о проблемах каждого города; мисс Гертруда Белл, секретарь верховного комиссара по восточным делам, передавала ему знания о границах территорий пастбищ, генеалогиях кочевников.[695] Среди ужасной июльской жары он принимал депутации, восставших вождей, которые отказались подчиняться англичанам, но признавали вождя Восстания своим вождем. Ночью сдержанные аплодисменты принцев объявляли о его прибытии из глубины сумерек на какой-нибудь новый банкет. Он пригласил на ужин пятьдесят шейхов: он ожидал также, что может пригласить шерифскую партию и сделать так, чтобы в нее вступили массы умеренных, все, кто готов был вступить с ним в союз, хотя он был из правительственной партии. Христиане и евреи, которым было известно об отношении, которое всегда выказывал эмир к их единоверцам в Сирии и Палестине, не без облегчения слышали от него, что его государство не основано на религии, что он не знает ни правоверных, ни неверных, а знает лишь иракцев; утверждения, которым намек на дружбу англичан придавал некоторый вес. Оставались племена.
Крупные кочевые кланы Востока никогда не воспринимали без презрения власть, отдаленную от них: король, который не покидал своей столицы, становился оседлым жителем, а оседлые жители годятся лишь на то, чтобы их грабить. Фейсал переправился через Евфрат, перед большим фронтом кавалеристов, всадников на верблюдах, с гигантскими красными и зелеными знаменами. Кавалерия аназе, которая водоворотом крутилась вокруг него среди раскаленных песков, всадники дулейми на верблюдах, которые ждали его, сплошные горы мускулов, как львицы на их барельефах, шли позади огромного белого верблюда, над которым гигант-негр развернул знамя длиной в пять метров[696] — это были те люди, с которыми он шел на Эль-Уэдж. Снова присаживаясь в черных палатках, проходя сквозь решетки скрещенных веревок, бросающих тень на неподвижные лица его собеседников, когда снаружи крики и ружейные залпы терялись в вечной пустыне, он снова становился Великим Кочевником, признанным великими племенами, правоверным среди правоверных. В белом наряде, с коротким кинжалом принцев Мекки на поясе, он говорил в собрании вождей, глядя вдаль, как будто обращался к пустыне, пылающей у входа в огромный шатер:
— Четыре года я не бывал в таких местах, как это, и с людьми, похожими на вас…
Со времен взятия Дамаска. Военный вождь говорил с ними, сначала вполголоса, как говорил когда-то с народом Хиджаза, когда вел их на Дамаск, так теперь он говорил с теми, кого сделал грандами арабского народа, спасенного от рабства.
Пятьсот шейхов слушали его речь сюзерена и араба, почитающего Коран, иногда подготовленную, иногда импровизированную; возможно, в первый раз после прибытия в Багдад он взывал не к их разуму, но к извечному чувству:
— О арабы, стоящие передо мной, в мире ли вы друг с другом?
— Да, мы в мире!
— С сегодняшнего дня — скажите день и час!
Они говорили.[697]
— С этого часа, в 1307 год от хиджры, всякий воин, поднявший руку против воина, будет отвечать передо мной. Я буду Судией меж всеми вами, и я созову ваших вождей на совет. Я принимаю свои права над вами, как ваш повелитель.
— А наши права? — спросил один из старых вождей.
— Я буду оберегать ваши права подданных, ибо это мой долг.
Как все вожди тех, кого они хотели привлечь на свою сторону, он снова говорил им о будущем; говорил, что они будут властны над Ираком, а не Ирак над ними. И на каждый из этих призывов толпа шейхов, собравшихся в широком черном шатре, отвечала: «Приказывай!» — как во времена собраний, предшествовавших Исламу.
Затем великие вожди подходили, чтобы принести ему клятву верности. «Я посвящаю тебе мою веру, — сказал Али Сулейман, связанный с англичанами пять лет, — потому что британское правительство тебя приняло». «Всем известно, каковы мои отношения с англичанами, — ответил эмир, — но мы должны отныне вести наши дела сами». Позади них мисс Белл, которая слышала обе фразы, соединила руки, чтобы символизировать единство англичан и арабов. Али Сулейман привел пятьдесят своих шейхов, которые, один за других, соединяли свои руки с руками Фейсала и клялись в верности…
Предлагаемая книга – четыре эссе по философии искусства: «Воображаемый музей» (1947), «Художественное творчество» (1948), «Цена абсолюта» (1949), «Метаморфозы Аполлона» (1951), – сборник Андре Мальро, выдающегося французского писателя, совмещавшего в себе таланты романиста, философа, искусствоведа. Мальро был политиком, активнейшим участником исторических событий своего времени, министром культуры (1958—1969) в правительстве де Голля. Вклад Мальро в психологию и историю искусства велик, а «Голоса тишины», вероятно, – насыщенный и блестящий труд такого рода.
Разыскивать в джунглях Камбоджи старинные храмы, дабы извлечь хранящиеся там ценности? Этим и заняты герои романа «Королевская дорога», отражающего жизненный опыт Мольро, осужденного в 1923 г. за ограбление кхмерского храма.Роман вновь написан на основе достоверных впечатлений и может быть прочитан как отчет об экзотической экспедиции охотников за сокровищами. Однако в романе все настолько же конкретно, сколь и абстрактно, абсолютно. Начиная с задачи этого мероприятия: более чем конкретное желание добыть деньги любой ценой расширяется до тотальной потребности вырваться из плена «ничтожной повседневности».
Роман Андре Мальро «Завоеватели» — о всеобщей забастовке в Кантоне (1925 г.), где Мальро бывал, что дало ему возможность рассказать о подлинных событиях, сохраняя видимость репортажа, хроники, максимальной достоверности. Героем романа является Гарин, один из руководителей забастовки, «западный человек" даже по своему происхождению (сын швейцарца и русской). Революция и человек, политика и нравственность — об этом роман Мальро.
Роман А. Мальро (1901–1976) «Надежда» (1937) — одно из лучших в мировой литературе произведений о национально-революционной войне в Испании, в которой тысячи героев-добровольцев разных национальностей ценою своих жизней пытались преградить путь фашизму. В их рядах сражался и автор романа.
Александр Ковинька — один из старейших писателей-юмористов Украины. В своем творчестве А. Ковинька продолжает традиции замечательного украинского сатирика Остапа Вишни. Главная тема повестей и рассказов писателя — украинское село в дореволюционном прошлом и настоящем. Автор широко пользуется богатым народным юмором, то доброжелательным и снисходительным, то лукавым, то насмешливым, то беспощадно злым, уничтожающим своей иронией. Его живое и веселое слово бичует прежде всего тех, кто мешает жить и работать, — нерадивых хозяйственников, расхитителей, бюрократов, лодырей и хапуг, а также религиозные суеверия и невежество. Высмеивая недостатки, встречающиеся в быту, А. Ковинька с доброй улыбкой пишет о положительных явлениях в нашей действительности, о хороших советских людях.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.