Демон абсолюта - [95]
Но если Англия не могла больше в одиночку сохранять мир в Месопотамии, то для возвращения мира в Багдад было бы недостаточно арабского короля. Англия находилась там, чтобы быть союзником меньшинств — христиан, евреев, ассирийцев (за исключением курдов) — которых тревожила бесконтрольная мусульманская власть, какой бы она ни была; некоторых арабских племен, вожди которых считали себя вассалами английского короля, так же, как часть марокканских пашей, считали себя вассалами скорее Франции, чем султана; наконец, умеренной части населения больших городов, которые отвергали скорее унизительную форму мандата, а не присутствие англичан, и которые желали арабского короля, который был бы дружественным, а не враждебным Великобритании. Ее противниками были курды и арабские националисты: большинство племен и все левое крыло шерифского движения. Нужно было, чтобы король, не теряя поддержки экстремистов и склонных к бунту племен, советовался с умеренными, племенами, подчиненными Англии, и обеспечивал права меньшинств. Одни националисты поддерживали бы мир не больше, чем полковник Уилсон: единственным способом установить мир был союз — и ловкость короля.
А король не мог поддерживать свои охранительные меры английской армией, которую прежде всего следовало направить в Индию. Пока национальную армию заменяла оккупационная армия, а может быть, еще годы спустя после этого, могла ли защитить Ирак его собственная армия против угрозы курдского восстания и восстановления Турции? Лоуренс хотел, чтобы обещания, данные арабам, были сдержаны; Ллойд-Джордж хотел, чтобы нефть Мосула была защищена, и эта защита не обходилась так дорого, чтобы английский народ, в конце концов, потребовал бы отказа от нее, но и без риска, что при малейшей неосторожности она была бы потеряна.
Никто не принял бы план освобождения Ирака, если бы он не защищал нефть лучше, чем делала бы это армия Индии. Лоуренс предложил Черчиллю защищать страну, пока иракская армия не была бы сформирована, совместными действиями бронемашин и английской авиации.
Идея контроля с помощью самолетов исходила от одного из руководителей ВВС, Тренчарда, которому Черчилль полностью доверял; Лоуренс согласился с ней, как соглашался со всем, что служило его замыслу, затем добавил к ней свой план использовать бронемашины.[666] Сила курдов, как сила всякого инакомыслия в Ираке, была в их мобильности: та самая сила, которую Лоуренс противопоставил туркам. Он часто опасался во время своей кампании, что турки или немцы могут методично использовать свои бронемашины против арабов; тогда восстание было бы разбито. Для того, чтобы нейтрализовать их в случае провала, а также сохранить за арабами мобильность, были вызваны пулеметчики из Каира. Против всякого вооруженного восстания король Ирака располагал неуязвимой полицией пустыни.
У Турции еще не было авиации…
Великобритания могла рассчитывать на лояльность короля Багдада — которого она бы короновала — и на лояльность иракской армии, которая защищала бы свои аэродромы, лишь в той мере, в какой она решилась бы признать арабские свободы, так сказать, независимость правительства в своей внутренней политике. Фальшивый король не помог бы ничем: новые мятежи сменились бы восстанием. Поэтому Лоуренс поставил условием не только своего сотрудничества, но и эффективности своего плана твердую волю со стороны министра по делам колоний и Ллойд-Джорджа полностью признать арабское государство и свободу короля — наконец сдержать обещания, которые когда-то ему было поручено дать арабам.
Черчилль понимал, что план Лоуренса имеет принципиальное значение. Он не был, подобно лорду Керзону, одержим Месопотамией, как несбывшейся любовью; и, какое бы стремление к власти он ни испытывал, имперские предубеждения не ослепляли его. Он собирался вступить в игру против тех сил, которые противостояли исполнению плана Йеля; против Министерства иностранных дел, лишенного Среднего Востока, которое должно было ответить на протесты Франции, для которых Фейсал был побежденным повстанцем; наконец, против Министерства обороны, яростного противника отступления индийских войск. Против множества предубеждений со своей собственной стороны. Против одной из самых солидных связок английских сил.
Глава XXXIII.
Лоуренс вернулся в Оксфорд.[667] Он внушал своим сотоварищам такое же любопытство, какое внушал тем, кто был в штабе Каира, тем, кто был на конференции. Существенная разница отличала его от них, несмотря на его очевидную веселость, его слегка отстраненную сердечность, которую все называли робостью, если не считать той опытности, которую ему не удавалось скрывать за ней. Студенты на нескольких конференциях настаивали на том, чтобы ему дали слово для доклада. Он, чуть ли не украдкой, пробрался к креслу, заговорил о Восстании, не сказав ни слова о себе самом, и, слушая его низкий голос, за несколько минут все, кто его слушал, поняли, с каким авторитетом этот маленький человек с взъерошенными волосами, на вид не старше тридцати лет, управлял течениями и водоворотами арабского мира, превращая его в упорядоченный поток — они поняли, что слушали Лоуренса Аравийского. Дарование делать понятным сумятицу коллективных страстей, ясность ума, позволявшая Лоуренсу распутывать сразу по несколько нитей в самых запутанных областях, а также основывать на этом свои действия — то, что сделало из него стратега и на чем было основано его влияние на таких разных людей, как Фейсал и Ллойд-Джордж, Ауда, Харит и Черчилль — все это казалось несовместимым с его юмором, иногда шекспировским, иногда ребячливым, но все чаще и чаще едким, который до такой степени сближал Лоуренса со студентами, что он казался одним из них. То впечатление легкости, которое чаще всего исходит от человека, будь то из-за его склонности к гипотезам, его утверждений или его желания покорять, предполагало привилегированный образ его самого, сбивающий с толку; Лоуренс, казалось, всегда основывался на своем опыте и никогда не говорил о нем. Поэтому его товарищи удивлялись, когда видели, как на какой-нибудь недоступной башенке развевается хиджазский флажок, или узнавали, что Лоуренс решил, чтобы вынудить колледж улучшить состояние почвы в одном из дворов, посеять там грибы; или, когда великолепного павлина, предложенного ему колледжем и с удовольствием принятого, он назвал Натаниэлем в честь лорда Керзона (который был не только министром иностранных дел, но и ректором университета).
Предлагаемая книга – четыре эссе по философии искусства: «Воображаемый музей» (1947), «Художественное творчество» (1948), «Цена абсолюта» (1949), «Метаморфозы Аполлона» (1951), – сборник Андре Мальро, выдающегося французского писателя, совмещавшего в себе таланты романиста, философа, искусствоведа. Мальро был политиком, активнейшим участником исторических событий своего времени, министром культуры (1958—1969) в правительстве де Голля. Вклад Мальро в психологию и историю искусства велик, а «Голоса тишины», вероятно, – насыщенный и блестящий труд такого рода.
Разыскивать в джунглях Камбоджи старинные храмы, дабы извлечь хранящиеся там ценности? Этим и заняты герои романа «Королевская дорога», отражающего жизненный опыт Мольро, осужденного в 1923 г. за ограбление кхмерского храма.Роман вновь написан на основе достоверных впечатлений и может быть прочитан как отчет об экзотической экспедиции охотников за сокровищами. Однако в романе все настолько же конкретно, сколь и абстрактно, абсолютно. Начиная с задачи этого мероприятия: более чем конкретное желание добыть деньги любой ценой расширяется до тотальной потребности вырваться из плена «ничтожной повседневности».
Роман Андре Мальро «Завоеватели» — о всеобщей забастовке в Кантоне (1925 г.), где Мальро бывал, что дало ему возможность рассказать о подлинных событиях, сохраняя видимость репортажа, хроники, максимальной достоверности. Героем романа является Гарин, один из руководителей забастовки, «западный человек" даже по своему происхождению (сын швейцарца и русской). Революция и человек, политика и нравственность — об этом роман Мальро.
Роман А. Мальро (1901–1976) «Надежда» (1937) — одно из лучших в мировой литературе произведений о национально-революционной войне в Испании, в которой тысячи героев-добровольцев разных национальностей ценою своих жизней пытались преградить путь фашизму. В их рядах сражался и автор романа.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.