Демон абсолюта - [144]
Катера помещались сзади под крыльями гидросамолета, мешая тонуть и позволяя подобрать экипаж. В первый раз после Аравии знакомые Лоуренса оказывали ему услугу по его воле.
«Теперь я не претендую на то, что создал эти катера. Они выросли из совместного опыта, мастерства и воображения многих людей. Но я могу (втайне) чувствовать, что они обязаны мне возможностью своего создания и принятия».[1033]
Снова возник серый кардинал. Лоуренсу было поручено проводить испытания на строительстве первого судна, а в дальнейшем надзирать за строительством последующих и направлять их на станции по всему побережью. Он жил теперь больше в людных гостиницах ВВС, чем в казарме, часто надевал гражданскую одежду: коричневую куртку, свитер-водолазку и брюки из серой фланели, круглый год, всегда с непокрытой головой. Но сама природа его работы теперь поддерживала товарищество, к которому он тяготел. В 1932 году один еженедельник сделал известным существование новых кораблей и приписал ему их планы. Он был снова направлен в Кэттуотер, но скоро возвращен на свой пост. И Адмиралтейство снабдило скоростными катерами последние модели военных кораблей; наконец, министр обороны собрался обеспечить судами такого типа всю прибрежную оборону Англии. Вслед за испанскими, китайскими, португальскими военно-морскими силами их приняли на вооружение немецкие. «Отныне ничто не мешает применению нашего решения к большим судам — кроме человеческого консерватизма, разумеется. Терпение. Теперь это не остановится».
В мае 1933 года в Лондон приехал Фейсал. Лоуренс, приглашенный на ужин, был остановлен у дверей дома короля суровым слугой, который ни под каким видом не хотел впускать простого рядового даже в прихожую его величества — и отступил в изумлении, увидев, как Фейсал вышел и обнял [пробел] на тротуаре. Одетый по-европейски, с почти поседевшими волосами и бородой, Фейсал теперь выглядел испанским грандом — патрицианская внешность, которую можно было сравнить с лицом его отца на портретах Греко, хотя он и не был похож на Хуссейна. Слуга видел его безупречные руки, лежащие поверх формы Лоуренса, и натруженные руки механика на изящных плечах короля. Но они больше не увиделись: одной беседы хватило для всего, что им оставалось сказать друг другу… Та же неумолимая сила, которая, быть может, снова спасала Лоуренса, отправляя в небытие все, что составляло его драму, отвергала Фейсала со всеми шекспировскими видениями, которые он нес с собой. Когда через два месяца король умер[1034], Лоуренс, снова атакованный репортерами, пустил их по тщательно подготовленному ложному следу, на остров Уайт, и думал в поезде, уносившем его от них: «Теперь за него можно быть спокойным»[1035]. Так велико еще было его недоверие к жизни, что почти всякая смерть казалась ему избавлением.
Он вернулся к своим скоростным катерам. Хотя он считал себя равнодушным ко всему, стремясь жить только мгновением, развитие этого маленького флота, ежедневный контакт с военными машинами, международное положение, с каждым годом все более тревожное, иногда спасали его размышления от того отторжения мира, которое стало в нем чувством, и даже от того таинственного и негативного соглашения, что мало-помалу устанавливалось между ним и всем вокруг, от присутствия той категорической фатальности — перед которой его драма была не сильнее, чем забытая любовь — и которая поселялась в нем все больше с каждым годом. Когда он завербовался, то писал, что не покинет свое «убежище» иначе, чем из-за какого-нибудь крупного события, которое может вырвать его оттуда, будь то влияние истории, которое для него не пропало вместе со всеми другими, или его патриотизм, более глубокий, чем он полагал. Какой бы глубокой ни была его внутренняя драма, она проявлялась чаще всего в одной области, иногда несуразная, иногда священная. Лоуренс планировал окончательную отставку в Клаудс-Хилле, среди книг и пластинок, но он писал Лайонелу Кертису:
«Вопрос обороны полон загвоздок, а лорды Ротермер и Бивербрук обращаются с ним неуклюже. Я согласен, что баланс расходов флота, армии и ВВС неверен: но я не хочу, чтобы расходы ВВС увеличились. Существующие у нас эскадрильи могут, в общем и целом, разобраться с Францией. Когда Германия обретет крылья… ах; это будет другое дело и сигнал к нашему укреплению: потому что германские машины будут новыми и грозными, не такими, как этот несчастный французский хлам.
Все, что нам сейчас нужно — поддерживать у нас способность эффективно расширить ВВС, когда потребует время. Для этого нам нужно:
(1) Достаточно аэродромов, размещенных там, где это целесообразно.
