Демон абсолюта - [117]
Игра с абсурдом не потеряла своих прав. За два дня до того, как покинуть Эксбридж, Лоуренс написал Доути[817]: он собирался добиться для него пенсиона. В тот день, когда он был поставлен на мытье посуды, он получил письмо, в котором Хогарт просил его редактировать биографию Фейсала. Но его корреспонденция с Бернардом Шоу включала для него и нечто совсем иное, чем ироническое удовольствие перечислять свои ремесла. Он встретился с ним случайно: его друг Кокерелл[818], хранитель музея Фицуильяма, собирался взять на себя доставку портрета, который миссис Шоу принесла в дар его музею, и за компанию взял с собой Лоуренса: Шоу не было дома. Бернард Шоу вернулся неожиданно. Они втроем выпили чаю. Лоуренсу понравилась сердечность Шоу, его ирландский юмор, которому не чужд был его собственный; он считал его хорошим критиком — суждения тех, чьими творениями восхищаются, инстинктивно считают ценными — и, прежде всего, критиком, неспособным, чтобы показаться приятным, льстить книге, которую он счел бы плохой. Он отправил ему гранки «Семи столпов»: «Это многоречивая книга, претенциозная и скучная до такой степени, что я больше смотреть на нее не могу… Но это история, и мне было бы стыдно стать единственным хроникером событий и не суметь их изложить; все же, если то, что я написал, не может быть улучшено, я все это сожгу. Мое собственное отвращение так велико, что я не верю, ни что стоит пытаться сделать ее лучше, ни что это возможно. Если вы прочтете ее и придете к тому же заключению, вы придадите мне смелости чиркнуть спичкой: поскольку я не уверен в своем собственном суждении, и кажется жестоким уничтожать то, над чем я изо всех сил работал в течение трех лет…»[819] В письме, которое Лоуренс прочел, сидя на крыше стойла, Гарнетт предложил ему опубликовать книгу; получив отказ, он дружески предложил, чтобы Лоуренс дал ему разрешение выпустить сокращенную версию, ограниченную рассказом о Восстании; это он выпустил сокращенную версию «Аравии Пустынной». Лоуренс принял это с признательностью: если тупая жизнь была необходима ему, чтобы избежать своего демона, то другой мир был ему не меньше необходим, чтобы эта жизнь сохранялась в абсурде. Он сохранял свои намерения относительно издательского дела: в определенные моменты, когда «школа» становилась наиболее суровой, и армейская жизнь приводила его в ужас, он снова мечтал об уединении в каком-нибудь Поул-Хилле. Он всегда отказывался писать ради денег, но его книга была написана без намерения публиковать ее, и только Гарнетт предпринял бы сокращенное издание. Еще один Поул-Хилл — неужели он не стал бы пригодным для жилья, если бы его будущая книга, столь же отличная от той, которую он надеялся написать, не была бы так же плоха, как он считал? Он начал задаваться вопросом: может быть, «Семь столпов» — это не та книга, которую ему не удалось написать, а просто другая книга? «Флюгер моих суждений, который хотел бы считать «Семь столпов» хорошими, вертится в эту сторону, лишь только чувствует благоприятный ветер со стороны друзей. Я продолжаю беззастенчиво упражнять бедный инструмент, и подумываю о том, чтобы направить копию некоторым другим людям…»[820]
«Что за диковинная книга это будет!» — писал он, когда начинал сокращать. Позже: «Я решил вчера в церкви (на параде), что я не должен ничего публиковать. Сегодня я чувствую, что склоняюсь к тому, чтобы опубликовать. Неврастеник ли я, или просто слабовольный?»[821] Еще позже, от недели к неделе: «С рисунками в руках я чувствую себя все меньше и меньше настроенным публиковать книгу, и почти решил вовсе ничего не публиковать…» «…Между нуждой в деньгах и желанием быть забытым…» «Я хотел бы, чтобы эта сволочная книга никогда не была написана!», наконец, в ноябре: «Твердо решил ничего не публиковать из «Семи столпов»; в это же время второй я, обескураженный нехваткой времени, сбивающей с ритма, продолжает корректировать ваше сокращение, с величайшими трудностями[822]…»
В письме, на которое Лоуренс собирался ответить[823], Шоу написал: «Это великая книга».
В тот же день[824] «Дэйли Экспресс» напечатал на первой странице:
Лоуренс Аравийский «в поисках покоя»
ищет случая написать книгу
«Никто не подозревал, что рядовой Росс был некогда человеком, знаменитым во всем мире, который объединил варварские арабские племена, создал два королевства на Востоке и стал единственным белым человеком, которого когда-либо сделали принцем Мекки… Иногда на вечерах он рассказывал удивительные истории о Востоке, о диких племенах, о захватывающих битвах, испытаниях и чудесных походах через пески пустыни…»[825]
Статья продолжалась. Назавтра вышла другая статья. Другие газеты подхватили тему. «Разоблачение» Лоуренса стало сенсационным фактом.
Мог ли позволить штаб авиации не принимать его во внимание, как сделал он это, приказав коменданту лагеря продолжать обучение Росса? Лоуренс считал свое зачисление своим частным делом. В монастыре, если бы он нашел свое убежище там, не потерпели бы журналистских преследований; почему это должны были терпеть в эскадрилье? Некоторые офицеры в Фарнборо теперь опасались, что он записался лишь затем, чтобы следить за ними; другим казалось ужасным командовать тем, кто мог бы критиковать их командование перед самым высоким начальством авиации (они не знали, что он считал вопросом чести ничего подобного не делать). Лоуренс считал, что офицеры существуют для того, чтобы командовать рядовыми, такими, как Росс. Росс был дисциплинированным рядовым; но они знали, как и он, кем он был когда-то.
