Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия - [41]

— Он хотел связать руки мне, — пояснил Рэтклиф, — и развязать себе, и я принял это условие. Могу ли я теперь на таком основании подавать в отставку?

И Маделина вынуждена была согласиться, что это невозможно. Откуда ей было знать, скольких должностных лиц он сместил в угоду собственным интересам и в скольких случаях провел президента, ведя собственную игру. Он представал перед ней одновременно и жертвой и патриотом. Каждый свой шаг предпринимал только с ее одобрения. И теперь трудился в правительстве, чтобы по возможности предотвратить зло, а не нести ответственность за зло, содеянное другими; и он совершенно искренне заверил ее, что, подай он в отставку, на его место придут куда худшие люди, а уж президент и так позаботится о том, чтобы он был удален от дел в первый же подходящий момент.

Теперь миссис Ли получила возможность осуществить те планы, ради которых прибыла в Вашингтон; она глубоко завязла в трясине политики и могла воочию удостовериться, с каким скрипом крутится политическая машина, обдавая грязью все вокруг себя, даже ее собственные чистые одежды. Рэтклиф и сам с тех пор, как возглавил министерство, стал с усмешкой говорить о том, как делаются законы, и открыто выражал удивление, что правительство все еще в состоянии действовать. Тем не менее он утверждал, что правительство в нынешнем его составе является высшим достижением политической мысли. Миссис Ли взглянула на него с изумлением и подумала про себя, знает ли он, что такое мысль вообще. По ее мнению, мысли в правительстве было не больше, чем в нарядах Сибиллы: и то и другое стоило баснословно дорого, но наряды по крайней мере соответствовали своему назначению, все в них было ладно подогнано, и их нельзя было назвать неуклюжими или громоздкими.

В происходящем не было ничего обнадеживающего, но все же здесь было интереснее, чем в Нью-Йорке. По меньшей мере ей было что наблюдать и над чем размышлять. Даже лорд Данбег внес свою лепту в ее занятия. Да и Рэтклиф вынужден был свернуть с привычной колеи в мире политики и доказывать свое право бывать в ее доме. Много любопытного поведал ей мистер Френч, пока 4 марта его не отправили домой в Коннектикут; он же приводил в гостиную миссис Ли многих конгрессменов, с которыми интересно было беседовать. И Маделина чувствовала, что под пеной, всплывавшей на поверхность политического океана, существуют здоровые течения с благородным руслом, которые смывают эту пену и поддерживают чистоту во всей толще воды.

Этого было достаточно, чтобы она продолжала свои изыскания. Она примирилась со взглядами Рэтклифа, не видя для себя другого пути. Теперь она одобряла каждый его шаг, о котором ей становилось известно. Она не могла отрицать, что в его двойной морали что-то было не так, но что именно? Она полагала, что мистер Рэтклиф в своей деятельности выступает настолько благородно, насколько это возможно. Следовательно, его нужно не осуждать, а поддерживать. Да и кто она такая, чтобы быть ему судьей?

Окружающие наблюдали за эволюцией ее взглядов с меньшим чувством удовлетворения. К ним принадлежал мистер Натан Гор; однажды вечером, когда он пришел навестить ее, он был в дурном расположении духа и, сев подле нее, заявил, что пришел проститься и поблагодарить за оказанное ему радушие: на следующий день он покидает Вашингтон. Она довольно горячо выразила сожаление по поводу предстоящей разлуки, но высказала надежду, что единственной причиной этого является его отъезд в Мадрид.

Он покачал головой.

— Мне действительно предстоит отбыть, — сказал он. — Но не в Мадрид. Судьба распорядилась иначе. Президент не нуждается в моих услугах, и я не виню его за это, потому что, если бы мы поменялись местами, я бы тоже не захотел видеть его в своем штате. У президента есть друг из Индианы, который, как мне говорили, хотел получить пост почтмейстера в Индианаполисе, но это не устраивало некоторых политиков, поэтому президент откупился от него скромной должностью посла в Испании. Однако и вне зависимости от создавшейся ситуации у меня все равно не было шансов на этот пост. Президент испытывает ко мне явную антипатию. Ему не нравится даже покрой моего пальто, к несчастью английского. Ему не нравится и моя прическа. Думаю, я не нравлюсь также его жене, потому что имею счастье считаться вашим другом.

Маделина могла лишь признать, что дела мистера Гора плохи.

— Но, — сказала она, — политики и не могут любить вас, — человека, владеющего пером и описывающего историю своей страны. Когда же сословие, преступавшее закон, любило своих судей!

— Да, но у него хватает здравого смысла бояться их, — мстительно ответил Гор. — Ибо среди нынешних политиков нет ни одного, кто обладал бы умом или умением защищать свое дело. Ведь история просто завалена скелетами государственных деятелей, канувших в Лету, о которых вспоминают лишь тогда, когда историки выуживают кого-нибудь из них на свет божий, чтобы подвергнуть осмеянию.

Произнеся эту страстную речь, мистер Гор настолько возбудился, что вынужден был прерваться, чтобы перевести дыхание. Затем он продолжил:

— Вы абсолютно правы, но прав и президент. У меня нет особых причин, чтобы лезть в политику. Это занятие не для меня. Обещаю вам, что, когда мы увидимся в следующий раз, я не стану выступать в роли охотника за должностями.