Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия - [40]

Рэтклиф сделал свое дело. «Народ», не без помощи ловкой интриги, сумел направить своих слуг на путь истинный. Даже Камнебойцу из Индианы удалось внушить, что он должен поступаться собственными предрассудками ради общественных интересов. Разобраться, к каким бедам могут привести эгоизм, амбиции и невежество этих людей, стало уже делом вторым. В результате президент пал жертвой собственных выкладок. Оставалось лишь гадать, не сочтет ли министр Рэтклиф в один прекрасный день нужным задавить своего патрона с помощью какой-нибудь хладнокровно разработанной восточной интриги, но было совершенно ясно, что прошли те времена, когда президент мог употребить против него веревки или топор.

Все это совершалось тогда, когда миссис Ли напрягала свои дамские мозги, размышляя о своем долге и ответственности в отношении Рэтклифа, который между тем редкий воскресный вечер не проводил подле нее в ее гостиной, где его права стали столь очевидными, что никто не смел посягнуть на его кресло, кроме старого Якоби, время от времени напоминавшего сенатору, что тот тоже подвержен ошибкам и смертен. Порою, хотя и не часто, мистер Рэтклиф появлялся и в другие дни, как, например, когда убеждал миссис Ли присутствовать на инаугурации или нанести визит жене президента. Маделина и Сибилла отправились в Капитолий и смотрели и слушали церемонию вступления президента в должность с самых лучших мест и с тем комфортом, который только мог позволить холодный мартовский ветер[25]. Миссис Ли нашла церемонию весьма несовершенной, чересчур непрезентабельной и, как она выразилась, приземленной. Пожилой фермер с Запада, в очках в серебряной оправе, в новой, с иголочки праздничной одежде, с резкими чертами лица и жесткими редеющими седыми волосами, пытавшийся, невзирая на пронизывающий ветер и сильный насморк, произнести приветственную речь, отнюдь не выглядел героем. Сибиллу интересовал вопрос: не скончается ли президент в ближайшее время от пневмонии. Но даже этот их печальный опыт был просто удачей по сравнению с визитом к супруге президента, после которого Маделина решила в будущем не беспокоить новую правящую династию своими посещениями. Первая леди, тучная и грубоватая, которую, заявила миссис Ли, она не взяла бы к себе в кухарки, выказала такие свойства своей натуры, какие в ярком свете, направленном на царствующих особ, вряд ли к себе располагают. Ее антипатия к Рэтклифу носила более сильный характер, чем у ее мужа, и проявлялась настолько явно, что привела президента в полное замешательство. Она распространяла свою враждебность на каждого, кто, по ее мнению, мог быть другом сенатора; что же касается миссис Ли, то и газеты и людская молва, крепко связавшие ее с Рэтклифом, считали, что эта дама собирается занять ее собственное место в Белом доме. Поэтому, когда объявили о приходе миссис Лайтфут Ли и сестер ввели в президентскую гостиную, президентша приняла холодный покровительственный вид и в ответ на выраженную Маделиной надежду, что Вашингтон ей понравился, заявила, что многое в Вашингтоне поразило ее своей испорченностью, особенно женщины; и далее, глядя на Сибиллу, она заговорила о фасонах платьев, которые носят в этом городе, и о том, что она приложит все усилия, чтобы положить конец подобным безобразиям. Она слышала, что некоторые даже выписывают туалеты из Парижа — словно те, что шьют в Америке, уже недостаточно хороши. Джейкоб (все президентские жены называют своих мужей при посторонних по имени) пообещал ей принять закон против подобных излишеств. В ее родном городе в Индиане никто не стал бы разговаривать с молодой женщиной, которая позволила бы себе появиться на улице в столь непристойном наряде. После этого замечания, сделанного с таким видом и таким тоном, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений относительно его истинной цели, Маделина сочла, что терпение ее исчерпано, и, заявив, что «Вашингтон будет в восторге, если президент предпримет что-нибудь по части реформы одежды или любой другой реформы», намекая на предвыборные речи президента и намечаемые им реформы, повернулась спиной и вышла, сопровождаемая Сибиллой, сотрясавшейся в конвульсиях сдерживаемого смеха, который та вряд ли стала бы сдерживать, если бы увидела выражение лица хозяйки дома после того, как за ними закрылась дверь, и услышала, как президентша, энергично тряся головой, сказала: «Посмотрим, под какую реформу я подведу тебя, тебя, вертихвостка!»

Миссис Ли весело живописала эту встречу Рэтклифу, и тот хохотал так же неудержимо, как Сибилла, хотя и пытался успокоить Маделину, поведав ей, что самые близкие друзья президента считают его жену сумасшедшей, а сам он боится ее больше всех. Но миссис Ли заявила, что президент вполне под стать своей жене, и что подобную президентскую чету можно найти в любой захудалой деревенской лавке, затерявшейся между Великими озерами и штатом Огайо, и что никакая сила не заставит ее еще хоть раз приблизиться к этой прачке.

Рэтклиф не стал делать попыток переубедить миссис Ли. Он лучше других знал, как делаются президенты, и имел собственный взгляд на эту процедуру и на полученный продукт. Ничто сказанное миссис Ли не могло теперь его задеть. Он снял с себя ответственность и, как вдруг ей открылось, переложил на ее плечи. Когда она с негодованием заговорила о большом количестве увольнений в министерствах, которым новая администрация ознаменовала свой приход к власти, Рэтклиф рассказал ей об основном принципе президента и спросил, что, по ее мнению, он должен был делать.