Демидовы: Столетие побед - [25]
Сравним этот, принадлежащий Гамелю, текст с вышедшим четверть века спустя из-под пера тульского автора И.Ф. Афремова. Рассказывая ту же историю, он опирается на авторитетное сочинение предшественника-академика, позволяя себе даже текстуальные из него заимствования. При этом — редактирует: кое-где уточняет (виноградное вино становится французским), добавляет (Петр «хвалил ум и предприимчивость хозяина» — у Гамеля этого нет) или же, напротив, удаляет (снята характеристика фабрики — «небольшая»). В целом прослеживается стремление представить образ Петра более отлакированным, чем он дан у Гамеля. Именно этим скорее всего объясняется изъятие из повествования в афремовском его изложении такой живой детали, как царский поцелуй[134].
Заметим, что наиболее яркие эпизоды приведенного предания не являются специфически демидовскими: они находят целый ряд параллелей в циклах посвященных Петру исторических анекдотов. Приведем два фрагмента, оба из голиковской их серии.
В первом адмиралтейский магазейнвахтер (служитель склада) просит Петра принять от купели новорожденного сына. Тот соглашается. «После крещения монарх поздравил родильницу, поцеловал ее и пожаловал на зубок два рубли. Хозяин поднес его величеству рюмку гданской водки. Государь, прикушав оную, сказал ему: "Кум! Это гданская водка, вить она дорога и не по твоему жалованью". — "Для такого кума, каков ваше величество, — ответствовал он, — ничего нет у меня дорогого". — "Однако ж, — сказал, государь, — нет ли анисовой?" Подал и ту, и государь, отдав первую, выкушал последнюю».
Вторая сцена происходит в лавке, где для дорогого гостя уже приготовлено угощение. «Сиделец (уже известный нам персонаж, отличавшийся любовью к порядку. — И. Ю.) поднес его величеству гданской водки и поставил закуску. Монарх, прикушавши оной, поставил рюмку и спросил: хозяин ли он или сиделец. — "Сиделец всемилостивейший государь", — ответствовал сей. — "А сколько получаешь ты жалованья?" — спросил монарх. — "Сто рублей". — "Из такого жалованья несходно покупать тебе такие водки, да они и совсем излишни, особливо ж для тебя, — сказал монарх. — Сверх сего не хочу я, — продолжал государь, — чтоб ту поставил на счет хозяину, что покупал гданскую водку для государя", — и так, не став пить оные, вышел»[135].
Право, повторяемость мотива создает впечатление, что одной из важнейших задач монарха, как их представлял себе Петр, было научить подданных употреблять напитки, соответствующие их сословному статусу. (Впрочем, сам Петр вкусы в питье имел скромные. По рассказу А.К. Нартова, «водку употреблял государь анисовую. Обыкновенное питье — квас, во время обеда пил вино "Эрмитаж", а иногда венгерское»[136].)
Но наряду с деталями, кочующими от одного персонажа к другому, в фольклорной истории Демидова есть детали и более оригинальные, может быть, отразившие вполне конкретную тульскую реальность.
Местоположение сценической площадки, на которой выпивали и целовались, в нашем случае может быть определено довольно точно. Тот же Афремов, рассказывая о строительстве Акинфием Демидовым нового каменного дома в Оружейной слободе, говорит, что тот был поставлен на старом «отцовском и дедовском месте». Место этого дома известно (остатки его сохранились). Соответственно, можно считать установленным и место двора его отца Никиты Демидова — то самое место, где стоял дом, который посетил Петр Великий.
Самое раннее упоминание о нем в документах относится ко времени строительства Тульского завода. В одной из закладных, данной в январе 1696 года, упомянут находившийся «в межах» к заложенному двору кузнеца Мансурова двор Никиты Демидова. О нем больше ничего не сказано, а вот для мансуровского даны пространственные привязки: он располагался «за Упою рекой в приходе церкви Николая чудотворца, идучи от Малого Кружальца в Гончарную слободу на левой стороне»[137]. Соответственно, и демидовский двор находился в заречной части Тулы и скорее всего в приходе Николо-Зарецкой церкви. Именно ее прихожанами на протяжении всех своих тульских поколений были Демидовы, именно в ней многие из них были похоронены. В границах ее прихода находился и двор с постройками, сегодня считающимися остатками дома Акинфия. Все сходится.
Еще одно упоминание о принадлежавшем Н.Д. Демидову дворе находим в раздельной записи 1711 года, оформившей отделение младшего сына Никиты[138]. Передававшийся тому двор находился «на Туле, в Казенной слободе, в межах подле двора казенного кузнеца Филипа Третьякова, а с другой староны — Якова Филатова з братьеми; а позади того двора берег реки Упы». Трудно судить, то же ли это дворовое место, которым Демидов владел во второй половине 1690-х годов. Скорее всего другое: это было передано младшему сыну, а родовая усадьба досталась в конце концов старшему. Нельзя, конечно, исключить каких-то неизвестных нам родственных обменов недвижимостью. Но вот еще аргумент. Судя по сказке 1744 года, двор демидовского соседа, «старинного кузнеца» Филиппа Федорова, сына Третьякова, находился в 40-х годах XVIII века в приходе не Никольской, а соседней с ней Вознесенской церкви
