Дело в руках - [32]

Когда Лидия Михайловна убирала со стола, Валерий Иванович, улучив момент, шепнул ей, что, дескать, как видишь, надо рожать, хватит ерепениться, не дожидаться же войны. В ответ она испуганно замахала на него: «Типун тебе на язык!»

Потом женщины устроились на диване, и хозяйка, в свою очередь, стала расспрашивать о детях у тети Лизы. Та отвечала, что их у нее много было, да поумирали, один остался — и того она не видит. И пошел разговор о том, почему умирали, о трудностях того времени да еще в селе и о том, почему единственного оставшегося она не видит, о непоседливости, более того — о неустойчивости нынешней молодежи и еще о многом в том же роде. Причем все это с подробностями, с дотошными уточнениями со стороны Лидии Михайловны. Удивительно, до чего женщины могут увлекаться разговорами — прямо как птахи, которые поют, поют да и с ветки падают. А тут особенно было чему удивляться: уж слишком разными были собеседницы — и по возрасту, и по роду занятий, и по образованию — по всем статьям.

Наконец, они и к платкам перешли. Тут у Лидии Михайловны появился особый интерес, тут она вся прямо-таки встрепенулась. И с самого начала поинтересовалась: правда ли, что тети Лизины платки выделяются на базаре, как самые лучшие. Тете Лизе впору застесняться да засовеститься, а она вместо этого очень просто объяснила:

— Да там и выделиться-то совсем немудрено. — И стали рассказывать о базаре со всей строгостью и привередливостью истой мастерицы: — Ведь туда выносят порой такие, что и смотреть-то не на что. Взять машинной вязки платки: сплошь простую вязку слепит, только посередине четыре лепестка посадит — вот тебе и весь узор. А у иной узор поразнообразней, так она зато пух ленится обработать, у нее там волосу полно. И запрядные на каждом шагу встречаются. Тут они нить ленятся добротную сделать, не терпится им — абы связать да поскорее вынести. Правда, бывают и стоящи ажурны платки, но редко, их искать надо да отличать умеючи.

Лидия Михайловна перебивала:

— А что это за платки — машинной вязки?

— Ну, те, что на машинках дома вяжут. Машины таки приспособились делать, на них и вяжут.

— А какие платки вы самые лучшие знаете?

— Ну-у, лучшие, — протяжливо вторила тетя Лиза и мечтательно возводила глаза к потолку. — Лучше платков тетеньки Вассы я и не знаю. Да таких платков теперь по всему свету не сыщешь. На тыщу петель, покойница, вывязывала. А уж узоров столько на одном платке, сколько сейчас по целому базару не насобираешь. Они у нее такие были тонки да ровны — будто бисером шиты. Сейчас сюда внеси этот платок, разверни — сразу все засветится, будто жар-птица влетела.

И сама тетя Лиза от этих воспоминаний вся светилась, и лицо Лидии Михайловны озарялось улыбкой, как бы отражая блики этого света.

— Эта тетенька Васса — ваша родственница?

— Нет. Просто любила она нас, девчат, чужих, как своих, привечала и к делу приохочивала.

— А мать ваша тоже вязала?

— Ну, а как же! Она-то с самого спервоначалу и учила — это когда я еще совсем вот такой была, от горшка два вершка. А потом умерла она, когда холера у нас свирепствовала. Отец мачеху привез со стороны. Ну, та была только на личко — яичко, а внутри болтушок и к делу совсем не срушна. Тогда я у тетеньки Вассы и начала узоры перенимать. Соберемся, бывало, у нее на посиделки со всего конца поселка, сидим, вяжем. И она вяжет да за нами присматриват, да поправлят, — и тетя Лиза во всех подробностях стала рассказывать о посиделках.

Но Лидии Михайловне и этих подробностей было мало, она переспрашивала, просила, то одно уточнить, то другое разъяснить.

— Они сегодня до сути дела, наверное, так и не доберутся, — шепнул мне, посмеиваясь, Валерий Иванович.

А его жена продолжала сыпать вопросами: как тетенька Васса учила? Что при этом говорила? Как тетя Лиза усваивала — скоро или с трудом? Тетя Лиза отвечала, что, дескать, это смотря по тому, какой узор — сложный или простой. А какой бывает простой? Как выглядит сложный? Тетя Лиза смущенно разводила руками и говорила со снисходительной улыбкой, как малому дитяти:

— Ну, как тут объяснишь. Это ведь все на платке надо показывать.

Валерий Иванович не выдерживал, вмешивался:

— Матушка, перестань мучить человека. Зачем тебе все эти тонкости?

— Не знаю, — вроде и сама удивлялась Лидия Михайловна. — Просто очень интересно.

Когда они уж порядком приустали, зашел, наконец, разговор о сувенире для брата-москвича. Тетя Лиза не стала отказываться и отнекиваться, как это раньше бывало, когда ей навязывали работу на заказ, а сразу же согласилась, и я облегченно вздохнул. Стало быть, Лидия Михайловна очень расположила ее, и вообще они с мужем внушили ей безоговорочное доверие.

Тетя Лиза принялась расспрашивать, что же им связать.

— Ажурный мы хотели бы. И чтобы по-настоящему хороший, чтоб сразу видно было, что оренбургский.

— Ну, тут уж, понятно, надо такой, — сказала тетя Лиза, — чтобы добрая память осталась о нашем рукоделье. Не то, что вон часто встречаешь — трень да брень, а чтобы как озернински, дубиновски, саракташевски платки. Сделаю я вам такой. Надо только об сложности да о величине договориться.