Дело Судьи Ди - [32]

— Например? — подбодрил его Баг.

— Вы говорите „например“, драгоценный преждерожденный? И спрашиваете, отчего тут никто даже не работает? Так я вам скажу. Был и такой случай. Когда траур закончился, поступил милостивый указ от драгоценного преждерожденного цзайсяна[41] расположить в этих покоях одного из чжубу службы Храма Императорских Предков. И он пришел сюда осмотреться, составить список того, что ему потребно. Днем пришел, вот как сейчас мы с вами.

— И что?

— А то, драгоценные преждерожденные, что стоило ему свиток развернуть и кисть тушью напитать, чтобы начать список писать, как неведомая сила кисть и свиток из рук его вырвала, глядь — а кисть и свиток в воздухе висят и кисть быстро так по свитку бегает: чик-чик! Раз — и готово. Шлеп — и свиток на пол! — Служитель взмахнул рукой, показывая, как именно упал свиток. — Чжубу хоть и не из трусливых был, а бросился прочь опрометью. И свиток оставил, так он на сундуке и валяется… С тех пор никто сюда и не заходит. Очень страшно. Никто, кроме одного человека, милостивого Тайюаньского хоу. Да и тот лишь в сад зайдет, вокруг дерева круг сделает, а если тепло, так и под ним присядет, а в дом — ни ногой. Вот как. Очень она любила дерево это, нефритовая преждерожденная Цюн-ну… Под ним и скончалась в одночасье, сердечко схватило у бедняжки… Видно, письмо какое-то собиралась писать или стихотворение сложить, а может, в каллиграфии поупражняться — кисть в ее кабинете была в туши свежей… Вышла в сад, села под деревом, подумать, верно, а вечером служанки смотрят: уж отлетела ее душа.

— Какое несчастье! — печально сказал Богдан; Баг молча хмурился.

— Уж что да, то да… Драгоценнорожденный хоу до сих пор убивается.

— Когда же это случилось?

— Летом то было, — печально вздохнул Янь. — То ли в шестом месяце, то ли… Да-да, аккурат через седмицу после того, как драгоценнорожденный хоу ислам принял, стало быть, в шестом…

— А что за дерево там растет, ну — в саду? — быстро, даже как-то лихорадочно подавшись вперед, спросил Богдан. Внезапное чувство чего-то очень важного, но позабытого, чего-то такого, что он вот-вот вспомнит, охватило его.

— Да ведь грушевое дерево… Она и покои свои назвала из-за этой груши. Они оба души в том дереве не чаяли, милостивый драгоценнорожденный Тайюаньский хоу и нефритовая преждерожденная Цюн-ну. Как и друг в друге…

Богдан вскинул глаза на Бага: тот замер, даже Судью Ди гладить забыл и выражение лица у него было такое, такое…

„…Фирузе и Жанна… Помоги ей. И — груша. Точно. Там было грушевое дерево!“ — вспомнил свой давешний сон в воздухолете Богдан.

„Груша… Ну конечно… Она рисовала иероглиф „груша“. Как просто!“ — вспомнил свою странную ночную гостью Баг.

— Драг еч, так это же… — начал было минфа, но уже пришедший в себя после озарения Баг лишь слегка нахмурил брови и скосил глаза на престарелого Яня: позднее. И тут же перевел взгляд куда-то назад, за спину Богдана — туда, откуда они вошли в этот дворик.

Богдан резко обернулся — и ему показалось, что меж деревьев соседнего садика, что виднелись в проходе между домами, мелькнула тень.

Напарники многозначительно переглянулись.

„Случайность?“

„Показалось?“

„Или — действительно, кто-то…“

— Драг еч… Не забыл ли ты, что вскоре нам предстоит посетить воздухолетный вокзал? — с нажимом спросил Баг.

— Действительно. Спасибо, преждерожденный Янь! — Богдан старался говорить неторопливо, а также — точно рассчитать необходимую глубину поклона, чтобы престарелый служитель снова не впал в самоуничижение. — Рассказанная вами история очень поучительна и многое объясняет. Однако нам пора.

Баг сдержанно кивнул служителю и поспешил за другом.

— Еч Баг, я тебе должен кое-что рассказать! — горячо зашептал Богдан, блестя возбужденно очками, как только дворик „Зала любимой груши“ остался позади.

— Не сомневаюсь, драг еч, тем более что и мне есть чем с тобой поделиться.

— Груша?

Баг лукаво посмотрел на друга:

— Записки писать будем?

Богдан широко улыбнулся.

Разговаривая подобным образом, напарники скорым шагом, уже откровенно торопясь — дел было много, а до прибытия Фирузе и бека оставались считанные часы, — петляли по лабиринту внутренних двориков, направляясь к выходу из Запретного города.

И тут до них донесся чей-то быстро приближающийся громкий раздраженный голос:

— … О чем тут говорить! Все норовит удрать из дворца, ведет себя как несмышленая школьница! Один ветер в голове. Нет-нет, ее удел — выйти замуж в интересах государства, укрепить узами брака связи с иными странами. А не скакать по крышам в каком-то захолустье. А она что? Кого хочу — того люблю! Чем хочу — тем занимаюсь!.. — И тут, как раз на очередном углу внутренней стены, Баг с Богданом чуть-чуть не столкнулись с двумя преждерожденными, явственно ханьцами по крови: высоким, молодым, в свободном простом зимнем халате и без шапки, на красивом бледном лице жирной чертой выделялись широкие черные усы; и пожилым, очень толстым, с жидкой короткой бороденкой, одетым в длинную соболью шубу, из-под которой не было видно ног. Увлеченные беседой, они вывернули прямо на напарников, и шедшему впереди ланчжуну пришлось сделать шаг в сторону, прижавшись к самой стенке, чтобы высокий не налетел на него. — Не наше это все, не наше! Влияние… — автоматически произнес еще несколько слов высокий, вздрогнув от неожиданности, и, умолкнув, остановился.