Дело Рихарда Зорге - [52]

Что до Яно, все, что нам известно, — это то, что он приехал из Нью-Йорка и с начала двадцатых годов работал на коммунистическую партию Америки, возможно, в одно время с таинственным Кито Гиничи, агентом, который помог познакомить Одзаки и Зорге в Шанхае. У него был, по крайней мере, один псевдоним (Такеда), и похоже, что он был важной фигурой в партийных кругах на национальном уровне. По словам Мияги, «Яно приехал в Сан-Франциско из Нью-Йорка, из штаб-квартиры партии, чтобы в Калифорнии действовать как организатор». Это, как говорит Мияги, произошло в конце 1929 года, сразу после ареста четырех ведущих японских коммунистов в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе. Очевидно, Яно несколько раз бывал в Калифорнии до 1929 года, поскольку, оказывается, что он был среди тех, кого Мияги включил в список как членов дискуссионной группы «Сова», слушавших лекции «Фистера» и «Харриса» о марксизме.

Очень заманчиво поверить, что во время пребывания в Москве в 1929 году Яно поощрили завербовать в Соединенных Штатах подходящего японца для подпольной работы. Конечно, его положение в партии в Калифорнии не пострадало бы из-за пребывания в Советском Союзе. Мы можем с некоторой долей вероятности догадываться, что именно Яно и выбрал Мияги как надежного активиста для будущей работы в Японии, и само вступление Мияги в Американскую коммунистическую партию в 1931 году может быть точнее интерпретировано как его вербовка под давлением Яно в руководимый Москвой аппарат. Постольку, как мы видели, Мияги не просили написать письменное заявление о приеме в партию, Яно завершил все дело, зарегистрировав Мияги под именем «Джо» в штаб-квартире Коминтерна.

У Яно была масса времени, чтобы еще до осени 1931 года изучить характер Мияги и его привычки. В конце концов он знал Мияги еще по ресторану «Сова». Таким образом, это скорее похоже на то, как если бы Яно — или те, кто его инструктировал, — держали Мияги в качестве «сони» или пассивного агента для каких-то неопределенных знаний в будущем — по крайней мере, до второй половины 1932 года, когда Мияги было впервые сказано, что он должен отправиться в Японию. Если Мияги «был освобожден от партийных собраний и другой партийной деятельности, обязательной для члена партии», это можно было объяснить не только как признание его слабого здоровья, но также желанием удостовериться в том, что он не привлек к себе внимания японских консульских властей. Последние были известны своей ненавистью к японским радикалам на Тихоокеанском побережье[61]. Мияги как агент был бы скомпрометирован в Японии о самого начала, попади он в «черный список» японского консульства Лос-Анджелеса, поскольку в случае его поездки в Японию эта информация непременно была бы передана токийским властям.

Однако в любом случае Мияги был правильным выбором. События покажут, что он выполнял свои обязанности в Японии правильно, настойчиво и творчески. Ту кажущуюся неохоту, с которой он поначалу отнесся к предложению вернуться на Дальний Восток, можно было бы истолковать как факт, что он был достаточно счастлив в Калифорнии среди своих друзей в японской общине. Но Берзин уже принялся продвигать своих людей через границы. Вукелич был на месте, в Токио, еще в начале 1933 года, Зорге прибыл туда в сентябре, а вскоре к нему должен был присоединиться и радист «Бернгард». И становится понятным, почему именно в этот момент Яно и Рой оказали сильное давление на Мияги, чтобы заставить его как можно скорее отправиться в Японию. В этом случае они, конечно, следовали указаниям, полученным из Москвы, — через какие именно каналы, мы до сих пор сказать не можем.

Оказавшись в Японии, Мияги, в отличие от Вукелича, не испытывал особой нужды в деньгах. Он снял комнату в доме друга и, похоже, без особых трудностей сбывал свои картины. И действительно, в течение последующих пятишести лет — до самого лета 1939 года — он зарабатывал вполне прилично на продаже своих картин.

С Зорге Мияги познакомился, как он сам писал, где-то в конце 1933 года, в картинной галерее Уено. В наступившем 1934 году, после одной или двух встреч Зорге (которого Мияги знал как «Шмидта» или «Шмита») попросил его не возвращаться в Америку. Он должен остаться в Японии, где был бы более всего полезен в служении тому делу, которому они оба преданы, — предотвращению войны между Японией и Советским Союзом. Мияги не без колебаний согласился.

Зорге по-прежнему не считал нужным торопить события на данном этапе. Он не требовал от Мияги огромного количества информации, и все, что он получал от него в эти первые дни их сотрудничества, были устные пересказы новостей и комментариев, которые уже появились в японских газетах и журналах. Материал такого рода был ценен для Зорге-журналиста, но не приносил видимой пользы Зорге-шпиону.

Согласно требованиям, согласованным заранее в Москве, действующая группа была теперь укомплектована полностью. У Зорге (как и обещал Берзин) был свой радист и два помощника, один из которых был японцем. Однако с точки зрения Зорге Мияги был новичком, он прожил в Америке с шестнадцати лет, а потому мир Токио был ему незнаком. У него, конечно же, не было связей в японском правительстве или среди высоких чинов вооруженных сил. Недоставало также опытности и зрелости — Мияги исполнилось тридцать, когда он встретился с Зорге. Но Мияги мог читать и писать по-японски, и в то время это было его единственным достоинством как помощника, не считая его природной чувствительности, интеллигентности и добродушия.