Дело пропавшей балерины - [69]
Мира слушала его молча. Следила за движениями, подносила к губам фарфоровую чашку, благодарила за пирог, избегая попыток учителя музыки завести с ней разговор о сестре. По-видимому, ей не хотелось говорить о Вере в этом доме. Казалось, какой-то странный внутренний страх нашептывал ей на ухо — не здесь. Для общения с Верой не нужен дом, в котором вызывают духов умерших. Не в этом доме, только не в этом доме.
Григорий Львович Любомирский попрощался с ними в прихожей. Когда они вышли на улицу, дождь уже закончился. Мокрая мостовая под ногами напомнила, что теплая, по-летнему изысканная киевская осень подходила к концу.
Мира остановила взгляд на лице бывшего следователя. Ничего не спрашивала. Понимала. Хотя оба догадывались об этом и раньше — еще тогда, после разговора с девушкой из балетной школы: в начале расследования они неправильно определили время исчезновения Веры. А следовательно…
— Необходимо снова проверять алиби всех, с кем мы говорили ранее.
— С кого начнем? — спросила Мира.
— С того, кто, последовав нашему примеру, разыскивал таинственную дублершу вашей сестры.
— Военные… военные расспрашивали в театре о Лиле.
— Верно. Есть несколько дополнительных вопросов к Сергею Назимову, — кивнул бывший следователь.
И они пошли прочь от дома с гаргульей, в котором, по слухам, хозяйка организовала самый модный в городе спиритический салон.
XXII
Cherche un homme
Яков Менчиц аккуратно раскладывал бумаги, сортировал картотеку из большого шкафа, просматривал протоколы. Бумажная работа не утомляла его, напротив, он находил в ней своеобразное спокойствие и гармонию. Педантичный Репойто-Дубяго передал молодому следователю фанатичное стремление к идеальному порядку в бумагах. Бумаг было много — когда-то Георгий Рудой настоял на создании картотечного шкафа с материалами на каждого арестованного.
Георгий Михайлович в бытность свою приставом в уездах успел набить руку на розысках украденных лошадей. Когда его перевели в Киев, уездные конокрады вздохнули с облегчением. Идею создать общую «лошадиную» картотеку с обозначением масти каждой особи в центральной сыскной части не поддержали. Хотя Яков Менчиц мысленно соглашался с легендарным предшественником: картотека упрощала работу следователей, помогала им выявлять преступников-рецидивистов.
Неплохо было бы создать общую картотеку на всех пропавших без вести гражданских лиц, потому что пока они имели в своем распоряжении только разрозненную информацию из разных уголков губернии. Война все усложняла — беженцы стекались на улицы городов в поисках пристанища, и тем самым путали упорядоченные тщательнейшим образом картотеки. Кое-какую информацию об исчезнувших танцовщицах в городе нынче пытался систематизировать и Яков Менчиц. В конце концов, балерины ведь не лошади. Если Георгий Рудой умудрялся отслеживать конокрадов и находить серых или гнедых жертв, неужто они не смогут собрать информацию об исчезнувших девушках?
Репойто-Дубяго скептически скривился, услышав вопрос бывшего коллеги, и спросил:
— Тарас Адамович, неужели ты в самом деле думаешь, что мы могли не заметить такого? Если бы исчезновения происходили систематически…
— Война, господин главный следователь, — Тарас Адамович лишь развел руками. — Бронислава Нижинская сетует, что ее танцовщицы уходят со сцены в госпиталь ухаживать за ранеными. А санитарные поезда тем временем прибывают один за другим.
— Город госпиталей, — вздохнул Репойто-Дубяго.
— В которых не хватает мест, — добавил Тарас Адамович.
— И театров, — заметил Яков Менчиц, листая бумаги.
Он искал упорно, перелистывая страницы, ибо понимал — если найдет что-то, достойное внимания, тем самым увеличит шанс на свой визит в уютный дом с яблоневым садом, где так вкусно пить кофе, бросая взгляды на легкие пальчики, порхающие по клавишам печатной машинки. Мира отстучит его показания на бумаге, благодарно улыбнется и спрячет напечатанное в папку с делом — Тарас Адамович может смело соревноваться в педантичности с нынешним начальником сыскной части.
Так он просидел над бумагами несколько дней подряд, время от времени путая рассветы с закатами, а когда, наконец, поднял голову, понял, что все бумаги закончились. Георгий Рудой нередко говорил, что киевские полицейские ленятся писать отчеты. Правда же состояла в том, что грамотных киевских полицейских было крайне мало. Якову Менчицу даже не хотелось думать, что на самом деле их легко можно было перечесть по пальцам одной руки.
Вспомнил улыбку Тараса Адамовича, улыбнулся. Бывший следователь научил его кое-чему большему, чем эти три года бумажной работы в антропометрическом кабинете. Он показал Якову Менчицу, что ответ на один и тот же вопрос можно находить в разных местах.
Молодому следователю не хотелось возвращаться в театр. Его угнетало высокое здание с узорчатым потолком и извилистыми полутемными коридорами с красными коврами на полах, приглушающими шаги. Театр нависал над ним, как замок мифического чудовища. Казалось, именно так должен был чувствовать себя позабытый герой древней легенды, отправившийся блуждать по лабиринту в ожидании смерти.
— Есть такой балет, — сказала ему Мира после того, как он вскользь обмолвился о своей нелюбви к театру.
