Дело пропавшей балерины - [67]

— Да, якобы Вера различала черные и белые клавиши по звучанию.

— Это невероятно… невероятно, — прошептал музыкант.

Наступило молчание.

Хозяин квартиры на мгновение задумался, поднял голову и посмотрел на Тараса Адамовича. Бывший следователь сказал прежде, чем музыкант успел спросить:

— Мы здесь не ради информации о Вере. Нас интересует упомянутая вами другая ученица: Лилия. Лилия Ленская.

Брови учителя музыки поползли вверх.

— Но… зачем? Она обычная девочка… — Он чуть коснулся рукой подбородка и добавил: — В последнее время, да, в последнее время она посещает занятия ежедневно. Это странно, потому что раньше она должна была ходить на репетиции. Сказала, мол, взяла перерыв.

Он посмотрел сначала на Миру, потом на Тараса Адамовича.

— И она… тоже расспрашивала о Вере. Хотела достичь ее ощущения музыки. Говорила, что это должно помочь ей в танце. Но, — Григорий Львович развел руками, — я не могу научить ее тому, что Вере было дано самой природой.

— Говорите, она бывает у вас ежедневно? — спросил Тарас Адамович. — Когда должна прийти сегодня?

Хозяин квартиры полез в карман пиджака, достал часы на длинной цепочке.

— А вам, кажется, повезло. Хотя везение — слишком непостижимая вещь, — он грустно улыбнулся, — она будет здесь минут через сорок. Лилия пунктуальна. Как учитель музыки должен признать, что, увы, это кажется, ее самый большой талант.

Сорок минут ожидания дались Мирославе нелегко. Тарас Адамович видел ее напряженные пальцы, которыми она держала чашку с темным напитком — хозяин предложил чай. Видел болезненный румянец на лице, чувствовал нервозность, электризовавшую воздух вокруг девушки. Кажется, эту ее нервозность почувствовал и музыкант. Без предупреждения он сел к инструменту, коснулся клавиш. Дивная мелодия напомнила Тарасу Адамовичу рассказы деда.

Старик Галушко иногда говорил о Турции — Тарас Адамович не знал, видел ли белые купола минаретов дед собственными глазами или только пересказывал чьи-то впечатления. Но от мелодии, которая вырывалась из-под пальцев грустного учителя музыки, веяло таинственностью этих рассказов. Что-то неуловимо восточное, переливаясь, возникало из фортепианного ритма, заставляло забыть о нервном ожидании, успокаивало лучше, чем чай грузинского князя в яблоневом саду.

— Чье произведение вы только что сыграли? — спросила Мира, когда мелодия закончилась.

Исполнитель ответил:

— Собственное. Правда, еще незавершенное. Постоянно отвлекаюсь, а в последнее время вообще не было вдохновения.

— Очень красиво.

— Правда? — музыкант улыбнулся.

Он снова коснулся клавиш, добывая из них другие звуки — на этот раз мажорные, дерзкие. Тарас Адамович не слушал — он был погружен в собственные мысли. Вспоминал людей и их рассказы, показания и выражения лиц. Не сразу заметил, как музыкант остановился, оборвав мелодию.

Сорок минут ожидания пролетели. Ученица Григория Львовича Любомирского пришла на занятие. Хозяин вышел к ней навстречу. Мира встала, положила узкую ладонь на спинку стула и замерла в ожидании. Вспомнилось — темнота в комнате, трепещущий огонек свечи, истории, придуманные сестрой о Зельмане, похитителе девушек. В комнату вернулся учитель музыки в сопровождении невысокой брюнетки.

Маленькие глаза на широком лице, тонкие губы, высокий лоб. Не слишком примечательная внешность. Вера всегда говорила, что балет жесток. Балерина не может позволить себе неидеальность. Сцена не прощает не отточенную сотнями репетиций технику или, как в случае с Лилией, — несимпатичное лицо со странным хищным выражением. Но больше всего Миру поразило то, что это лицо было ей знакомо.

Мысли вихрем вернули ее в тот вечер, который запечатлелся в памяти с малейшими подробностями. В вечер выступления Веры на сцене Интимного. Она почти видела, как спешит в гримерную сестры. Даже волнение почувствовала то же, что и тогда. Хотелось поскорее открыть дверь и увидеть ее, спросить, все ли в порядке. Подождать, пока Вера сотрет грим — он и в привычных выступлениях был довольно ярким — освещение сцены поглощает краски с лиц актеров. Но в тот раз… в тот раз он был темным, как самые страшные сказки из Мириного детства, и закрывал лицо полумаской. Она отворила дверь гримерной и увидела балерину, стиравшую последние следы грима. И это была не Вера! Маленькие глаза на широком личике, тонкие губы, высокий лоб. Хищное выражение лица — или Мире так тогда показалось? Она могла бы догадаться раньше. Но в тот вечер балерина из гримерной ее сестры сказала, что Вера вышла минуту назад. А что же теперь? Скажет она, наконец, правду или снова солжет?

Лилия Ленская смотрела на Миру, и испуг застыл в глубине ее маленьких глаз.

— Это та самая девушка, — сказала Мира Тарасу Адамовичу. — Балерина, которую я застала в гримерной Веры. Она последней видела мою сестру.

Тарас Адамович внимательно посмотрел на Лилию. Григорий Львович отошел в сторону, приглашая ученицу пройти в комнату. Лилия медленно подплыла к фортепиано, почти упала на стоявший рядом стул.

— Интересно, — произнес Тарас Адамович и задал неожиданный для Миры вопрос: — Так почему же вы пропускаете репетиции, а, Лилия? Бронислава Нижинская сказала нам, что вас не видели в театре уже около двух недель.