Дело о радиоактивном кобальте - [13]
Прочитав мою записку, Голова-яйцо повернулся, давая этим знать, что он согласен прийти на сходку. Маленький Луи и Жан Луна подняли большой палец, говоривший о том же. Что касается Боксера, то он громко произнес «О'кэй», рассмешив класс и вызвав удивление г-на Арну.
И вдруг записка, вчетверо сложенная, как и моя, пришла ко мне из другого конца класса. Я развернул ее и прочитал слова, подписанные Мячом: «Происходят прискорбные события…» Я поискал Мяча глазами, и он указал мне на пустовавшее место Сорвиголовы.
Слова Мяча и отсутствие Сорвиголовы взволновали меня.
Что же, действительно, произошло? На какие события намекал Мяч? Почему не явился Сорвиголова? Г-н Арну рассказывал о Жане Расине, но его слова, доходившие ко мне сквозь глухой шум, были неразборчивы. После урока французского языка — английский. Моя пытка длилась до большой переменки. Как только раздался звонок, я бросился к Мячу и утащил его за кафедру, чтобы укрыться от любопытных глаз.
— Что произошло? — сказал я. — Ну, говори же!
— Сорвиголова…
— Ну?
— К нему снова приходил инспектор полиции—
— Да что ты говоришь! К Сорвиголове?
— Нажим, кажется, был силен. Бедный Сорвиголова, ты знаешь, не орел! В общем, у него расшатались нервы, и бедный парень слег в сильнейшей лихорадке.
Я был в ужасе. Значит, полиция не напала на след и более, чем других, подозревала нас. Я представил себе взволнованного Сорвиголову, путающегося в ответах и попадающего в ловушки полицейского инспектора. Да, этот случай доказывал, что мы должны были торопиться с нашими розысками. Нам. необходимо было найти виновного, хотя бы для того, чтобы прекратить неприятные посещения полиции.
Вдруг мне пришла мысль, от которой я вздрогнул.
— Как ты думаешь, уж не проговорился ли этот несчастный Сорвиголова?
— Что ты хочешь сказать?
— Я надеюсь, он не выложил инспектору наших тайн: следствие, наш завтрашний визит в Сен-Гобэн?
— Вот это уж, старина, я не знаю!
— Ты все же видел его или нет?
— Я зашел к нему сегодня утром, как всегда, но видел только его отца, который был очень удручен.
— Слушай, Мяч, пойдем сегодня вечером к нему… Надо все выяснить, иначе он может нас погубить. Пока никому ни слова! Понял?
— Ясно!
Мы сразу же направились в лекционный зал, где нас ожидали остальные «сыщики». Со двора доносился шум переменки. Но в зале было пусто, и мы могли спокойно посовещаться.
— Слушай, старина, — спросил Маленький Луи, — ты надеешься, что посещение Сен-Гобэна состоится?
— Я надеюсь встретить там г-на Даву, отца Клода. Мы зададим ему внезапно вопрос об изотопах, о кобальте… Если он виновен, он должен смутиться… Тогда смотрите в оба! Если он покраснеет, начнет запинаться… Как бы то ни было, Клод двуличничает… Он хитрит, изворачивается… Короче говоря, он не похож на человека, у которого чистая совесть. По моему мнению, отец и сын…
— Но если там его не будет? — спросил Боксер.
— Кого?
— Да г-на Даву!
— Он заведующий производством. Он там будет.
— А если он не захочет нас принять?
— Так надо будет этого добиться! В крайнем случае мы скажем, что Клод просил нас что-то срочно ему сообщить,
— Но он удивится, что среди нас нет Клода.
— Пусть! Он нас примет. А там, самое важное выведать у него насчет изотопов…
Я старался держаться уверенно, но это было притворством. Я не упускал из виду трудностей, но мне надо было руководить моими «сыщиками» и использовать путешествие в Шантрен, чтобы показать себя. Вообще мои товарищи пришли в восторг от предстоящей вылазки, и, действительно, она была из ряда вон выходящей. Некоторые так восхищались, что забыли, зачем мы с Бетти организовали поездку. Но мне как организатору необходимо было напомнить всем об их обязанностях. Кто-то сообщил, что Сорвиголова не пришел и, вероятно, болен. Я обещал, что сегодня зайду к нему вместе с Мячом. Я еще раз им напомнил, что завтра нужно явиться к месту встречи без опозданий, после чего мы разошлись.
Все устали после вчерашнего матча, и поэтому урок гимнастики был отменен. Свободный час оказался кстати, так как Сорвиголова жил далеко, а мне не хотелось поздно возвращаться домой.
Мы пошли от Итальянских ворот. Уже спустился вечер, и огни автомобилей бросали на мокрый асфальт кроваво-красный отсвет. Я люблю вечерний Париж. Воздух пахнет дождем, бензином и пылью. Большие площади с ярко освещенными кафе и светящимися вывесками приобретают праздничным вид. Но в сторону от площадей и больших авеню Париж загадочен и немного страшен. Ощущаешь, как грохочет и дрожит большой город, будто сотрясаемый огромным стадом буйволов. В смутном гуле прорываются иногда сирены полицейских автомобилей или пожарных машин. Тогда начинаешь думать о пожарах, преступлениях и других мрачных вещах. И как не думать об этом, спускаясь по бульвару Сен-Жак и минуя родильные дома и богадельни, госпиталь Святой Анны и тюрьму Сантэ, где люди рождаются, умирают и страждут — в этом море домов, простирающемся до горизонта, в то время как под землей находятся миллионы могил с их вечным покоем. Да, Париж грандиозен и страшен, особенно ночью. Но это мой город, и я не хотел бы жить нигде, кроме Парижа.
