Делай то, за чем пришел - [93]

А в общежитской комнате никто не скажет: «Ты устала — отдохни». Никто не скажет: «Я постирала и погладила — надень завтра все чистое». Никто не скажет: «На кухне ужин — сядь поешь». И нет маминых коленей, в которые бы можно было выплакать свои обиды...

«Почему же так несправедливо? Почему?» — спрашивала Дина темноту.

И пришли наконец слезы. И плакала она долго, навзрыд, под одеялом, чтобы не разбудить девушек.

Когда загремел будильник, заставила себя подняться, сходила в душ и выстояла там с минуту под холодными струями. Растираясь полотенцем, почувствовала себя свежее и уцепилась за мысль, что на работу сейчас пойдет пустырем. А там ей станет легче... На пустыре ей всегда почему-то делается легче. Почему? Дина не знала... Но вид стройки, наступающей на пустырь, ее шум, радостная возня новоселов, въезжающих в новые дома, — все это вселяло в Дину как бы надежду на лучшее, какая-то непонятная отрада касалась здесь Дининого сердца...

Шла она медленно, смотрела на строящиеся дома, на подъем=ые краны, на штабеля досок и оконных рам; тело было легкое, будто его и не было совсем, будто вся она, Дина, состояла из одной души, а душа устала от боли, притихла, заснула.

Шла она вот по этой самой тропинке и думала о том, что надо наконец понять, что тебе не повезло, что не суждено быть счастливой, как другие; нужно это понять, хорошо усвоить и не воспламеняться так глупо от каждого ласкового слова и взгляда...

«В конце концов, у тебя есть работа, хорошая, интересная работа. У других и этого нет...»

Работа... Дина ушла в нее с головой. С утра и до позднего вечера пропадала теперь на заводе; ее участок, ее поточные линии, план, люди, качество — им отдавала она силы, мысли, чувства.

И линия работали неплохо, и люди подобрались славные, и отношения с ними у Дины наладились хорошие... Исключением был, пожалуй, Парамонов. И вот надо же такому случиться, что именно этот Парамонов...

Весь вечер вчера и всю ночь Дина чувствовала себя взвинченной, ее как-то нехорошо знобило от возмущения и еще от чего-то непонятного. Она пыталась успокаиваться, заставляла себя иронизировать: что ему стоило! Сболтнул, а потом и думать, поди, забыл...

Однако через час мысли ее принимали совсем другой оборот. «А вдруг это не так? — спрашивала она самое себя. — Вдруг у него это серьезно? Почему ты считаешь, что у него не может быть настоящих человеческих чувств? Не высокомерие ли в тебе говорит. Мол, я образованная, начитанная, умная, а он... Да к тому же, мол, пьет... Беда у человека, вот и пьет. И если по-настоящему полюбит, то ведь в твоих руках, в твоих силах сделать его другим. А он полюбит... Он, может быть, уже сейчас... Только говорить о своих чувствах не умеет. Вот и отрубил: выходи за меня, и весь разговор. Тут у него и ухаживания, и признания, и цветы, и вздохи...»

«Да, но ты совсем забываешь, что он не один, что у него мальчики... А вдруг они невзлюбят тебя? Вдруг ты сама не сможешь привязаться к ним, стать их мамой? А что как появится еще ребеночек? Справишься ли? Хватит ли силенок взвалить на себя все это?..»

«Господи, какие могут быть сомнения? Хватит ли силенок... Хватит! Не под матушкиным крылышком росла, не неженка, не цыпочка какая-нибудь!.. Мальчики?.. Да как они могут не полюбить, если я не буду себя щадить ради них?.. Третий появится? Так это же чудесно! Это же... нежные ручонки тянутся к тебе из кроватки, это же милый лепет, первые шаги слабых ножек, мягкая розовая попка, которую так и хочется поцеловать...»

Своя семья, свой угол, свои дети, муж... От одних этих слов у Дины сладко обмирало внутри, голова кружилась, и все сомнения тонули, растворялись в этом ликовании...

Углубившись в свои мысли, Дина ступала прямо по лужам, схваченным ночным морозом; под ногами похрустывал ледок белых воздушных пузырей. По сторонам от дороги зеленели острые травинки, уже вспоровшие пригорки; от земли, от новостройки, что наступала на пустырь, от всего утра пахло весной и обновлением.

Дина торопилась, шагала все быстрее и быстрее. С ожесточением в мыслях она вытравливала из Парамонова его пьянство, обтесывала человека, одевала в приличный костюм, расширяла кругозор; содой отмывала с его зубов налет никотина, подстригала, брила. Наводила порядок в запущенной квартире, обихаживала мальчиков, учила их читать, рисовать, говорить правильным литературным языком.

Очнулась только тогда, когда переступила порог цеха и в ноздри ударил запах машинного масла.

В своей конторке сменила плащ на черный сатиновый халат, поправила жиденькую прическу, сосредоточилась перед тем, как «подключить себя к напряжению», и... завертелось колесо.

Краткое совещание у начальника цеха, потом скорее, скорее к своим поточным линиям; там, как она и предполагала, кончились заготовки. Изловив свободный электрокар, Дина велела молоденькому электрокарщику мчаться в кузнечно-прессовый цех. Возле больших закопченных молотов штабелями лежали голубоватые заготовки для ее поточных линий. Договорившись с грузчиками, Дина побежала обратно на свой участок и вдоль линии валов.

Все станки уже работали. Валики катились по скатам от одного рабочего места к другому, из аляповатых поковок превращались в звонкие блестящие детали, которые накапливались в конце линии на столике контролера.