Делать мнение: новая политическая игра - [8]

/, нам на это наплевать. Но это борьба и на самом деле борьба культурная (далее - ... игра слов... выражения). Сказать мужикам: "То, что ты написал, это не по-французски?" Ну и зачем все это им сдалось? Потому что сам мужик не будет комплексовать по этому поводу, если мы сможем его прочесть. Но если ему прочтут его текст и в нем все будет исправлено, он скажет: "Ну и дурак же я, вот уж больше ничего не напишу"; так произошло у многих активистов и это продолжалось год за годом... Но находился всегда кто-то один, кто хорошо писал, хорошо говорил и делал ту же листовку. Он делал листовки и все знали эти листовки наизусть. Это был X, человек, который знает все ... что говорить, ну и работенка у него была,... он говорил превосходно, ну и писал все, абсолютно все. И потом была основательная драчка, когда наконец-то ему сказали: "Послушай, мы сыты этим по горло, мы сами тоже хотели бы писать. И потом, если ты не доволен, то проваливай и все" [7]./26/

Аналитические разработки Дюркгейма и Кассирера о социальном конструировании реальности посредством овладения символическими системами и, в частности, системами классификации особенно применимы к политике [8]. Политический порядок - это прежде всего ментальный порядок и политические структуры существуют по большей части в виде социальных представлений, инкорпорированных в каждом социальном агенте, как это хорошо видно в условиях радикальных политических перемен: установление "демократического" голосования в авторитарных странах, например, показывает, что само по себе оно не сводится к материальным составляющим, которые его организуют (урны, множественность кандидатов, кабина для тайного голосования), но соответственно предполагает настоящую политическую аккультурацию населения.

Крушение веры

Свободная политическая конкуренция, характерная для режимов демократического типа, стремится затушевать работу по внушению, которая существует также и в этих режимах и объектом которой является создание консенсуса на предмет возможных разногласий. В авторитарных режимах более наглядны усилия, направленные на внушение одного и единственного видения мира. Эти режимы обращают внимание и энергию главным образом на раннюю политическую социализацию новых поколений, в частности, включая их в особо политизированные молодежные движения, поскольку они стараются создать условия настоящей политической веры или хотя бы чувства истинности и согласия, которое непосредственно вводится с помощью существования структур идентичного социального и политического восприятия внутри одного и того же общества, то есть принципов видения и разделения, которые универсально принимаются всеми. Вот почему крупные политические кризисы почти всегда являются кризисами веры. Недавние перемены, произошедшие в СССР и, более широко, в странах Восточной Европы являются, прежде всего, изменениями в представлении большей частью граждан политической реальности своих стран. Удивительно наблюдать, что бодьшинство советских интеллектуалов и руководителей, которых удалось расспросить о недавней политической эволюции в СССР, заявляют, что нынешние перемены для них были, прямо говоря, "немыслимыми": так, например, один из руководителей культуры/27/ сообщил, что еще десять лет назад, при организации выставки современной живописи СССР ему казалось "нормальным" и "естественным" отбирать молодых художников и их произведения совместно с сотрудниками КГБ. Реформы, начатые Горбачевым, были восприняты поначалу со скептицизмом, поскольку они воспринимались с позиции ранее сложившихся ментальных структур. В СССР, а также среди большинства наблюдателей западных стран, никто или почти никто поначалу не поверил в реформы, заявленные советским лидером: консерваторы, как всегда, заверяли в верности своему генеральному секретарю (прежде чем с некоторым опозданием понять, что эти реформы в основном были направлены против них), в то время как большинство интеллектуалов видело в этом только новую хитрость политической власти. Так, например, советский режиссер Павел Лунгин в своем интервью Либерасьон (14 мая 1990 года) отвечал журналисту, который его спрашивал: "Перестройка началась неожиданно? " - "Нет, не неожиданно. Было не понятно, что происходит, считали, что это новая хитрость. Конечно, потом сами убедились: цензура спадает, можно взять и поехать во Францию. А, спустя три года, я как бы вышел из комы". Власть внушает не только "одно видение", но целый образ жизни, который оказывается глубоко преобразованным этим изменением, в том числе у тех, кто выступает против нее: "Вдруг естественно образуется полная пустота, - продолжает Лунгин, - свобода, она внушает страх. Все люди, истощившиеся в борьбе против цензуры, оказались неожиданно обезоруженными, вне битвы, но с менталитетом бывших борцов, демобилизованных против воли. Был ли ты "за" или "против" идеологических иероглифов, если ты это пережил, но дело оборачивается по-иному, когда речь заходит о реинтеграции обычной жизни. Это как с пленником, который только что вышел с каторги. На следующий день он желал бы снова туда вернуться, настолько громаден оказался мир".