Дела закулисные - [69]

Ленка за столиком в бистро уже извертелась от нетерпения на своем стуле, но, когда Франтишек сообщил ей великую новость, засветилась, словно горное солнышко:

— Купи нам с первой получки коляску фирмы «Stegner».

Но Франтишек нахмурился:

— Никаких «Stegner», дорогая, они для снобов, которым деньги девать некуда. «Liberta» тоже подойдет, а на оставшиеся купим тебе шубу, чтобы вы у меня случайно не простыли! — И он погладил Ленку по выпуклому животику, вздымавшемуся под трикотажным платьицем, как гора Ржип.

И Франтишек свое обещание исполнил. Через неполных шесть недель Ленка, в белом платье и черно-белой кроличьей шубке, стояла плечом к плечу с Франтишеком в церемониальном зале небольшого замка в Ростоках, под Прагой, перед депутатом местного Национального комитета. Оба они отвечали на вопросы. Из ответов стало ясно, что каждому из них известно состояние здоровья партнера и что, вступая в брак добровольно и полюбовно, они решили носить общую фамилию Махачек.

Этому торжественному моменту предшествовало несколько неприятных минут, когда Франтишек приехал в Тишнов просить Ленкиной руки (на этой допотопной формальности настояла Ленка) и ее матушка пустила слезу, а батюшка, демонстрируя манжеты сорочки, укоризненно засетовал:

— Значит, с учебой покончено! А я вам так верил, Франтишек!

Папаша Франтишека отказался принять участие в торжестве. Более того, пригрозил лишить его наследства, чего законы Чехословацкой Социалистической Республики, естественно, не допустили бы, если б было чего лишать. Впрочем, жизнь даровала Франтишеку также приятные сюрпризы, например приезд тети Анички и ее роскошный свадебный подарок. На свадьбе Франтишек увидал тетю Аничку в оригинале впервые в своей жизни. Правда, это уже была не та молодая смеющаяся Анна Пролетарка с городского пляжа, но среди гостей она чувствовала себя как рыба в воде и, более того, сделала лучший, по единодушной оценке собравшихся, подарок: напольные часы с музыкой. Часы играли песенку «Когда я шел через путимские ворота…» и показывали месяцы и годы.

После официальной церемонии в винарне замка было устроено застолье, а потом нетрадиционное посещение вечернего представления «Отелло», куда гостей отвез театральный автобус. Изнуренные излишествами еды и пития, они, подремывая, кляли на чем стоит свет «Отелло» и всю эту дурацкую затею.

Впервые за три года Франтишек находился в зрительном зале как зритель. Он сидел в директорской ложе рядом со своей прелестной женой, чей животик весьма явственно выступал под белым платьем, и свидетельницей Ленки, бывшей ее соученицей Дашей Новаковой. Свидетель Франтишека Тонда Локитек ставил на сцене декорации и махал им рукой. Ничего не поделаешь — работа есть работа, должен же кто-то монтировать венецианские улицы, Дворец дожей, причал и крепость на острове Кипр.

Франтишек кидал окрест хозяйский взгляд и шепотом обращал внимание Ленки и Даши то на закрытую оркестровую яму, то на изысканные декорации, то на другие интересные театральные детали, а когда на сцене появился Яго, худощавый, высокий, с лицом, искаженным ненавистью, Франтишек сообщил им доверительно:

— Это Ярослав Вейр. Настоящее, не сценическое имя — Ярослав Виммер. Актеры и рабочие сцены его недолюбливают: мизантроп и беспробудный алкаш, но артист — милостью божьей, в этом вы сейчас убедитесь!

И словно в подтверждение его слов, Яго начал свой знаменитый донельзя желчный монолог:

…Он выдвигает лишь любимцев,

А надо выдвигать по старшинству.

У этого дождешься производства!

О нет, мне мавра не за что любить!

«Тогда б я бросил службу», — шепотом суфлировал Франтишек реплику Родриго.

…Успокойтесь!

На этой службе я служу себе, —

продолжал Яго — Вейр.

Нельзя, чтоб все рождались господами,

Нельзя, чтоб все служили хорошо.

Конечно, есть такие простофили,

Которым полюбилась кабала

И нравится ослиное усердье,

Жизнь впроголодь и старость без угла.

Плетьми таких холопов! Есть другие.

Они как бы хлопочут для господ,

А на поверку — для своей наживы.

Такие далеко не дураки,

И я горжусь, что я из их породы.

Я — Яго, а не мавр, и для себя,

А не для их прекрасных глаз стараюсь,

Но чем открыть лицо свое — скорей

Я галкам дам клевать свою печенку.

Нет, милый мой, не то я, чем кажусь.[17]

Тут Ленка, вздрогнув от легкого отвращения, прижалась плечом к Франтишеку, ерзавшему в своем кресле, будто хоккейный тренер на скамейке для запасных игроков, пытаясь обратить его внимание на себя, но поняла, что Франтишек ее вовсе не замечает. Подобно великим хоккейным тренерам прошлого, он достал из кармана блокнот и начал в скудном свете рефлекторов делать пометки, издавая время от времени приглушенные восклицания. Он то подбадривал верного Кассия, то подсказывал вероломному Яго очередную подлость, ревновал вместе с Отелло и даже мучился муками оболганной Дездемоны.

— Генерал, в Венеции откажутся поверить, — восклицал в четвертом акте Лодовико.

Увидав, что пан Пукавец — Отелло отвешивает оплеухи Дарине Губачковой — Дездемоне, личико которой становится пунцовым, взволнованная судьбой несчастной Дездемоны Ленка в директорской ложе проливала живые слезы.