Дела закулисные - [62]

— Локитек, тебя-то мне и нужно.

— А почему именно меня?

— Ты что, не видишь? Тесарек на сцене! Притащился пьяный в лоскут из какой-то пивнушки и прямо с улицы пробрался на сцену. Лестница и проход оказались незапертыми. Локитек, дружище, сделай что-нибудь!

В голосе бригадира звучали отчаяние и растерянность, и Франтишек про себя отметил, что видит Кадержабека в таком состоянии впервые. Страшная опасность, нависшая над спектаклем, взволновала его сильнее, чем любое личное потрясение.

— Но что? — беспомощно шепнул Локитек.

На Франтишека этот вечер обрушился лавиной утраченных иллюзий. Тонда Локитек, этот Илья Муромец и Соловей Разбойник в одном лице, не может найти решения!

— На тебе черный халат, тебя из зала не увидят, — подскуливал Кадержабек, — давай ползи на сцену и скажи этому типу, чтоб убирался, или выволакивай силком!

— Трудно, — возразил Тонда, — я Тесарека знаю, добровольно он не уйдет. А ко всему еще поднимет крик.

— Ради бога, — взмолился Кадержабек, — ведь вы же раньше были друзьями!

— Были. Раньше, — отрезал Тонда, — а теперь нет.

Положение становилось безвыходным, но, к счастью, в последнюю минуту вмешался Франтишек. Он огляделся, плотно застегнул свой рабочий халат до самого горла и вприпрыжку ворвался на сцену.

Добравшись до Тесарека, бессильно мотавшегося посредине этого балетного Гольфстрима, Франтишек сделал вид, будто наклоняется за бумажным цветком, брошенным Жизелью, и зашипел, как питон Каа, явившийся к обезьянам за Маугли:

— Рене-е-е, ты меня с-с-с-лышшишшь?

Маугли и обезьяны, конечно же, поменялись ролями. Рене Тесарек, дважды повернувшись вокруг своей оси, гаркнул:

— Где ты, дружище, я завяз в этом дерьме и не могу сориентироваться?!

— Я з-з-здесь, — продолжал шипеть Франтишек, извиваясь в пыли ужом, — с-следуй з-за мной, я тебя выведу з-задами. Давай ш-шевелис-сь, з-за тобой уж-же пос-слали!

Он схватил Рене за руку и балетным шагом вместе с ним вытанцевал в проход.

Бригадир Кадержабек смахнул со лба холодный пот, а пристыженный Тонда Локитек взял на себя труд выпроводить Тесарека из театра на улицу.

Но, увы, беды на этом не кончились.

Тонда волок Тесарека мимо последней кулисы, с тем чтобы спровадить за светло-зеленый задник с черными тенями кипарисов и рыбьим оком луны. Непредсказуемый Рене вдруг заметил солистку балета, новоиспеченную председательницу первичной организации ССМ, Магду Звержинову-Пержинову, что переводила дух за кулисами между двумя выходами, и в нем проснулся охотник! Он вырвался из чисто формальных объятий Тонды и, потеряв равновесие, грохнулся на колени у Магдиных ног, обутых в атласные балетные туфельки. В спектакле она исполняла призрак Жизели. Рене Тесарек вскинул руку вверх и вцепился в Магдину изящную ножку, которая как будто специально напрашивалась на такой поступок, и до того сдавил ее, что несчастная балерина вскрикнула от боли. Оркестр под управлением дирижера Вацлава Коломазника грянул соло, это было соло Магды Звержиновой-Пержиновой, но ее нога застряла в стальном кулаке Рене Тесарека безнадежнее, нежели лапа лисицы в капкане.

Потребовалось две-три секунды, чтобы Тонда Локитек пришел в себя и, одним прыжком оседлав Тесарека, вывернул ему левую руку за его же спину, а большим пальцем правой руки нажал на глазное яблоко.

— Отпусти ее, идиот, не то я тебе гляделки выдавлю! — пригрозил он.

Тесарек, словно по мановению волшебной палочки, протрезвел, по крайней мере настолько, что выпустил драгоценную ножку из своей лапы и позволил вывести себя на улицу. Здесь Тонда Локитек, обиженный на весь свет и на себя, отпустил его и поддал коленом под зад со словами:

— Вали отсюда подальше, мразь, да смотри никогда не попадайся мне на глаза!

Когда чуть было не сорванный спектакль окончился, награжденный бурными аплодисментами, около пульта помрежа столпился собранный наскоро военно-полевой суд. Здесь присутствовал хореограф Крута, старший машинист сцены Кадержабек, оба помрежа и дирижер Коломазник. Для полноты ощущений не хватало лишь фельдкурата — но духовного пастыря театр у себя не держал. Разговор был бурным. Балетмейстер Крута затребовал головы виновных, если можно, незамедлительно, свеженькими, с еще хлещущей кровью.

Но старый тактик Кадержабек, качая своей головой, разводил руками, причмокивал и ссылался на давнишние инциденты, которым на театре, увы, уже не осталось ни одного живого свидетеля, и тем самым отводил грозу от своих парней, как перепелка отводит обманными маневрами опасность от своего гнезда.

Вынесенное наконец и утвержденное позже на совещании руководства решение соответствовало серьезности происшедшего инцидента: прима-балерина Магда Звержинова-Пержинова была приговорена к штрафу в размере пятисот крон за опоздание на выход. Когда она в слабой попытке защититься сослалась на то, что кто-то держал ее за ногу, директор балетной труппы ответил, что это послужит ей наукой и в дальнейшем она не станет крутить романы с рабочими сцены. А в режиссерском отчете появилась запись, которая, несомненно, войдет в историю чешского театрального искусства: «Во время спектакля «Жизель» на сцену проник неизвестный индивидуум, прежде работавший в данном театре монтировщиком декораций, чем создал фактор риска, угрожавший серьезным срывом, который благодаря сценической технике был вовремя ликвидирован».