Дела закулисные - [60]

Подобные сверхъестественные существа в литературе обретаются с незапамятных времен. Они оборачиваются золотой рыбкой, появляются в сказочном триединстве Длинного, Широкого и Остроглазого, надевают на себя сутану бальзаковского аббата Вотрена или параловского Манека, запускающего электропоезда в детской комнате и при помощи дистанционного управления помогающего Соне стать профессиональной женой.

Да, определенное сходство тут, несомненно, имеется. Более того, сделано это умышленно. Однако в отличие от всех вышеназванных и не названных литературных ангелов-хранителей и серых кардиналов Тонда Локитек был человеком из плоти и крови с весьма примечательными по своей пестроте анкетными данными. Более того, у него была даже личная жизнь, схожая с пресловутым айсбергом, большая часть которого скрыта в пучине вод и лишь меньшая возвышается над поверхностью. И потому пусть никого не удивляет, что Тонда влюбился, и эта любовь начисто вытеснила из его обширного сердца недоступную и высокомерную Дарину Губачкову. О его новой любви никто в театре даже не подозревал. Ей исполнилось девятнадцать, она училась в консерватории, и Тонда скрывал и прятал ее от всего мира, как прячут скрипку Страдивари, чтобы она, предназначенная истинному виртуозу, не попала в руки какого-нибудь лабуха.

Вполне естественно, участившиеся случаи отсутствия Тонды в трактирах «У гробиков», «У Тына» и «У зеленой липы» — чего раньше не бывало и быть не могло порождали всевозможнейшие толки. Однако выводы и предположения монтов шли по ложному следу. Тонда Локитек исчезал из своих излюбленных питейных заведений тихо и незаметно, а в выходные дни или не появлялся вовсе, или появлялся поздним вечером и от всех вопросов отделывался лишь улыбкой и таинственным молчанием.

И только Франтишек не делал никаких попыток проникнуть в тайну своего друга. Если у Тонды появлялась необходимость поменяться сменой — Франтишек удовлетворялся ссылкой на какие-то неотложные дела. Так случилось и в день премьеры «Жизели» — балета, с точки зрения монтов, непритязательного. О том, что на этот самый вечер пришелся концерт Тондиной консерваторочки, Франтишек, конечно, знать не знал и не любопытствовал.

Франтишеку достаточно было понять, что Тонде нужна помощь, чтобы тут же, не раздумывая натянуть уже скинутую было спецовку, отказаться по телефону от какой-то тягомотной встречи с бывшими однокашниками и остаться в театре.

— У тебя что-то намечено? Какая-то посиделка? — спросил Тонда Локитек, услыхав из душевой телефонный разговор, но Франтишек только рукой махнул: не стоит, мол, разговоров.

— Слышь, ты, — сказал Тонда Локитек в необычном для него смятении, — у меня тут с семи до восьми кое-какие дела. Самое большее до полдевятого. К девяти ворочусь. Вместе сработаем светлячков, а потом — ступай себе.

И Франтишек ответил:

— Как знаешь, мне не к спеху.

Первый акт балета прошел без сучка без задоринки. Франтишек, примостившись в проходе на прихваченном в раздевалке стуле, весьма скептически поглядывал на все эти пируэты, па-де-де и прочие кренделя, что выделывали на сцене глупышка Жизель, изменник Принц и ревнивый Охотник. Строго стилизованная балетная красота его не трогала, балет его душой не владел. Грацию, легкость и воздушность движений он видел через призму судорожных усилий и крайней усталости балерин и танцовщиков, чего, по его мнению, в искусстве быть не должно.

Зато Тонда Локитек покидал сегодня здание театра с тяжелым сердцем. Его душили бурные предчувствия и галстук, надетый в ближайшем подъезде. По дороге в «Общественный дом» ему пришлось сделать три остановки — в гриль-баре «У красного орла», в винарне «У пороховой башни» и в бистро, том, что напротив кафе «Париж», где при помощи двойной порции рома он попытался приглушить робость, чтобы впервые предстать пред очи многочисленной родни своей возлюбленной, родни состоятельной и без исключения занимающей высокие посты, но тем не менее, как его заранее ободряла Вероника, любящей рабочий класс, хотя и платонически.

Самоутвердившись таким вот манером, с опозданием и не слишком твердой походкой Тонда Локитек добрался до Грегрова зала, где происходило торжество. Вероника, тоже промешкав пятнадцать минут, только-только осушила слезы и уже подняла руки, чтобы извлечь из рояля фирмы «Petroff» первые звуки Концерта Рахманинова. Напряжение в полупустом зале достигло апогея. Тонда Локитек на мгновение замер в дверях и окинул взором публику, поглядывающую на него враждебно и презрительно. Поймав взгляд своей избранницы, счастливый и отчаявшийся, обиженный и любящий, он ощутил, как что-то в нем почти явственно хрустнуло и сломалось, а Верунькины руки на несколько секунд замерли в воздухе, словно крылья подбитой птицы. Но тут же, упав на черно-белую клавиатуру, разметали автоматной очередью тишину, заряженную статическим электричеством.

Двенадцатиглавый семейный дракон, оккупировавший весь седьмой ряд, выпрямив напрягшиеся спины, застыл, подобно мораванам у стен летнего дворца «Гвезда», и, дрогнув вдруг, как от электрического разряда, глаз с Тонды, однако, не спустил. Из его полуоткрытых пастей вырвалось пламя.