Дела закулисные - [28]

Сейчас доцент сидел в паршивеньком «фиате-600» — до чего же унизительно шпионить за женой в эдакой смехотворной «тачке», тем паче что жена раскатывает в твоем «мерседесе»! Вцепившись руками, привыкшими подписывать техническую документацию и валютные чеки, в руль, он поигрывал правой ногой педалью газа, и тормоза для него вроде бы вовсе не существовало. Он пристально вглядывался в предрассветную мглистую дымку, растревоженную фарами его «фиата».

Рядом с ним, на том сиденье, которое в народе зовется местом смертника, лежало отпечатанное на машинке письмо в канцелярском конверте, вчера вечером обнаруженное в почтовом ящике, когда он возвращался домой из института.

«Уважаемый пан, — писал ему неизвестный друг, утверждавший, что желает ему лишь только добра, — наш коллектив больше не в силах глядеть, как Ваша жена бессовестно обманывает такого человека, как Вы. Вам следует проверить, чем она занимается в свободное от работы время. И где проводит вечера, а часто и целые ночи. Не будьте близоруким! Науке нужен настоящий человек, а не какой-то неудачник и посмешище…»

Цвет лица доцента Гуго Зарубы, пока он читал этот текст, менялся, словно лакмусовая бумажка, опущенная в кислую среду. Теша себя надеждой, что письмо лишь дурацкая шутка завистливых коллег, он брезгливо швырнул исписанный лист бумаги на крышку холодильника «Саlех-120», точно такого же, как тот, который Кларка так страстно сжимала в объятиях в квартирке барменши Зузаны — о чем доцент Заруба, естественно, не знал, не догадывался и догадываться не мог, — и углубился в поиски чего бы это поесть, ибо даже ученые мужи время от времени нуждаются в восполнении затраченной энергии, особенно если они чем-то взволнованы. Но доцент искал тщетно, что в последнее время случалось, увы, не однажды, и потому вполне закономерен факт, что в его безупречно функционирующем мозгу произошло короткое замыкание и он снова схватил в руки роковое письмо. На этот раз чтение вызвало бледность и сердцебиение. Это его потрясло. Он себя любил и боялся инфаркта.

Но, изучив письмо во второй раз, он его снова отбросил, убежденный, что заниматься подобной чепухой ниже его достоинства, и принял мудрое решение выпить рюмку-другую и посмотреть теленовости. Однако из бара исчезла не только бутылка коньяка, но и ключи от дачи, неизменно лежавшие на своем постоянном месте подле сберкнижек и шкатулки с Кларкиными драгоценностями. Доцент Заруба сначала окаменел, потом ринулся к телефону и посвятил остаток вечера звонкам по всем известным ему номерам, а ночь — беготне из угла в угол своей трехкомнатной, опустевшей, как скворечник по осени, квартире и лишь в пять утра решительно прогрел мотор Кларкиного «фиата» и помчался в направлении Индржихова-Градца. Близился час истины, сейчас все встанет на свои места.

И встало.

Без пяти восемь поступью мужа, явившегося отомстить за поруганную честь, он ворвался в незапертую, хорошо протопленную дачу и обнаружил там Кларку, спящую под одеялом сном праведных, совсем одну.

— Гуго, что ты тут делаешь? — с безграничным изумлением спросила разбуженная Кларка и, оглядевшись, мгновенно оценила ситуацию. Она натянула на плечи стеганое одеяло жестом Наполеона, набросившего плащ на рассвете под Аустерлицем.

— Это я тебя должен спросить, — отразил атаку Гуго, и лицо у него приобрело такое выражение, какое бывало на госэкзаменах по органической химии, где он возглавлял приемную комиссию. Да только Кларка не робеющий студент с сомнительными познаниями.

— Я? Что до меня, то я притащилась сюда ради твоей идиотской козлятины! Ты каждый год морочишь мне голову, потому что у вас на Рождество, видите ли, всегда подают козлятину! А я и без нее прекрасно обхожусь, можешь мне поверить!

— Ах, вот оно что! Ага! Ну-ну, да-да, — мямлил доцент Заруба обалдело. — Но почему ты мне ничего не сказала? Я тебя прождал всю ночь!

— По-твоему, я должна была развернуться и мчать без продыху обратно? Ну, знаешь, ты меня извини, но я не автомат!

Следует заметить, что даже если бы Кларка была автоматом, то этот автомат отличался бы неиссякаемым очарованием и совершенством и при любых обстоятельствах действовал бы соответственно основному закону роботов по Айзеку Азимову, который вменяет им в обязанность не только никогда не вредить человеку, но и не допускать, чтоб его обижали.

— Ты машину закрыл? — спросила Кларка невинно, чтобы помочь своему доценту выбраться из затруднительного положения.

— Нет, кажется, не закрыл.

— Тогда беги, а то еще угонят, а я пока приготовлю завтрак.

Доцент по имени Гуго Заруба поплелся исполнять приказ, и на лице его вдруг явственно обозначились все его полных пятьдесят, а Кларка молниеносно влезла в ночную рубашечку, такую ненужную вечером, и стала устранять рискованные следы: винные бокалы, кофейные чашки, тарелки, бульонные чашки и окурки из пепельницы.

Когда Гуго вернулся, он нашел ее в кухоньке склонившейся над луковицей: Кларка шинковала лук, и слеза, бесконтрольно стекавшая по ее щеке, была вполне объяснимой.

Итак, Кларка поднялась сравнительно рано и, едва проснувшись, была вынуждена выкручиваться из достаточно щекотливой ситуации. Франтишек проснулся лишь около полудня. Сегодня он мог себе это позволить, потому что ради поездки с Кларкой поменялся с Адой сменами и впереди у него был свободный, без каких бы то ни было обязанностей день. Но и радостей тоже не предвиделось. Сразу же после обеда он взялся за любовные письма. Его собственные переживания вызвали всплеск эмоций, и потому из Франтишекова «Ундервуда» один за другим выскакивали маленькие шедевры, которым, увы, предстояло, как это нередко водится в искусстве, служить недобрым целям.