Когда Лола вернулась в свое гнездышко, то застала мужа с одним из его сослуживцев, доктором филологических наук, литературоведом Николаем Трофимовичем Сажиным. Специальностью этого ученого был Радищев.
— А вот и хозяйка! — приветствовал он появление Лолы. — «Без хозяйки и дом сирота»… Вашу прелестную ручку, божественная!
— Клавочка! Где же ты была? — спросил муж, заметив озорной блеск в глазах жены.
— Я?!.. Я была на свидании со своим будущим любовником!
— Да неужели?
— Ты не веришь?
— Нет, я верю тебе, крошка!
Оба ученые, переглянувшись, весело подмигнули друг другу и расхохотались.
— Ну что за прелесть! Она такая остроумная! — с восторгом сказал литературовед.
— Детка! Но ты, по-моему, выпила вина… — мягко упрекнул муж. — И немало…
— Ты угадал, Гоша… я пьяная…
— Но ты же мне обещала…
— Ну, а что делать? Был банкет, чествовали товарища… Тридцать лет работы на эстраде… Это шутка, по-твоему?
— Да, да… почтенный юбилей! — заступился Сажин. — Причина вполне уважительная.
— Не ворчи, Гоша… Я сейчас пе-ре-о-денусь… и буду угощать вас чаем… хотите чаю?
— Великолепное предложение!
— Потерпите немного…
Лола ушла к себе, а ученые сели в кресла и заговорили о делах библиографических…
Иван Петрович возвращался домой пешком, и я бы не сказал, что вид его был удрученный. Предстоящее объяснение с женой по сравнению с тем, что он пережил в ресторане, казалось, вероятно, пустяком.
Так оно всегда и бывает. Меньшее зло по сравнению с большим вызывает чувство почти приятное. Приведу такой пример… Представьте себе, что вы получили повестку явиться без опоздания к такому-то времени и в такое-то место, а для какой цели вас приглашают — не сказано. И вот вы невольно начинаете думать — «за что?». Какую вы совершили ошибку и что вам за это будет? Нагоняй, выговор, неприятное объяснение с управляющим… И вдруг выясняется, что вас вызывали на очередную лекцию. Какое чувство вы переживаете? Несмотря на то, что лектор плохой, тема лекции жевана-пережевана, вы сидите, слушаете почти с удовольствием, и даже мысли о напрасно потраченном времени вас мало огорчают.
Само собой разумеется, что, к моменту возвращения мужа, Надежда Васильевна была так взволнована и обеспокоена, что даже не вязала.
— Что случилось, Ваня? — спросила она со страхом, как только он вошел в комнату.
— Ничего особенного, Надюша. Ты меня извини, но я немного выпил… Пустяки… Выпил от радости… — говорил он, пытаясь повесить пальто за верхнюю петлю. — Приехал, понимаешь, директор совхоза… Он получил орден в связи с пятидесятилетием и устроил поздравления на свои средства… Да, да! На свои средства… от радости. Обмыл, так сказать, орден… Пригласил и меня… Ну, как не порадоваться за человека?.. Я не мог отказаться…
— А почему ты меня не предупредил?
— Не мог… Я ведь не знал, что она сегодня зайдет…
— Кто она?
— Кто она? — спросил в свою очередь Иван Петрович. — Я говорю, директор совхоза зайдет.
— Нет, ты сказал «она». Директор женщина?
— Ну, что ты говоришь, Надюша! Федор Иванович! Как же может быть Федор Иванович женщиной?.. Это тебе послышалось.
— Ну, хорошо. Я вижу, что говорить с тобой бесполезно. Ты так пьян, что на ногах не стоишь.
— Почему? Наоборот!.. Я могу что угодно… хоть по одной половице…
— Обедать ты, конечно, не будешь?
— Обедать? Да что ты… я так сыт!
— Боже мой! И это мой муж… На кого ты похож… Нечего сказать, хороший пример для сына!
Не трудно заметить, что коньяк подействовал на Ивана Петровича сильней, чем это казалось вначале. Но это только хитрость. Скрыть свое опьянение от жены невозможно, а значит ему было выгодней притвориться пьяным больше, чем есть на самом деле. «Пьяному и море по колено». Пьяный, как и сумасшедший, не отвечает ни за свои поступки, ни за свои слова. Именно поэтому многие люди, как говорится, «на копейку выпьют, а на рубль пьяны».
Когда Надежда Васильевна пространно заговорила о моральном облике советского человека, Иван Петрович вдруг резко оборвал ее:
— Довольно, Надя!
— Что довольно?
— Неужели тебе самой не надоело? Скворчишь, скворчишь, как будто я маленький пацан. Ты бы мне еще соску купила и за ручку на службу водила…
— Но ведь я же беспокоилась… — невольно снижая тон, возразила Надежда Васильевна.
— И совершенно напрасно. Если я задержался, значит, надо, и нечего блажить. У меня общественная работа, собрания, кружки.
— Какие кружки? — спросила Надежда Васильевна, услышав знакомые слова.
— Обыкновенные! Историю партии изучаем… — сразу нашелся Иван Петрович. — Да, да! Каждый раз я тебе отчитываться в своих делах не намерен. И давай прекратим раз и навсегда. Я устал, а ты скворчишь. Мало нам на службе морали бубнят. Все только и делают, что воспитывают…
Должен сказать, что отповедь Ивана Петровича подействовала на Надежду Васильевну так, словно он повернул рычаг стоп-крана в вагоне быстро идущего поезда.
— Ты устал, Ваня… Ну, не сердись, — сказала она почти ласково. — Ложись отдыхать. Все равно скоро спать.
Через несколько минут Иван Петрович лежал в кровати и раздумывал над странным поведением жены. Что это значит? Почему она вдруг успокоилась и заговорила совсем другим тоном?