Декабристы - [149]
Этой опытностью менее всего обладал Рылеев, хотя в минуты более спокойного отношения к делу и он понимал всю слабость наличных сил, с которыми приходилось действовать. Если в частных беседах он стремился – как утверждает Н. Бестужев – «представлять дела общества в лучшем виде, чем они были, и в подлинных разговорах говорил о распространении числа членов»[585] то, как видно из его показаний, он все-таки не самообольщался насчет силы, какой все они располагали. Тот же Н. Бестужев заставляет Рылеева признать всю слабость их организации,[586] а сам Рылеев в беседе с Трубецким признавался, что северное общество «совершенно ничего не может сделать, если прочие члены думы будут действовать по-прежнему». О себе же самом он говорил, что он «бесполезная жертва».[587]
Несмотря на такой печальный взгляд, энергия Рылеева не ослабевала, и все, кто помнит его на собраниях, – сохранили в памяти его восторженный облик и нервно напряженную речь.
«Рылеев был не красноречив, – свидетельствует Н. Бестужев, – и овладевал другими не тонкостями риторики или силою силлогизмов, но жаром простого и иногда несвязного разговора, который в отрывистых выражениях изображал всю силу мысли, всегда прекрасной, всегда правдивой, всегда привлекательной. Всего красноречивее было его лицо, на котором являлось прежде слов все то, что он хотел выразить, точно как говорил Мур о Байроне, что он похож на гипсовую вазу, снаружи которой нет никаких украшений, но коль скоро в ней загорится огонь, то изображения, изваянные внутри хитрой рукой художника, обнаруживаются сами собою. Истина всегда красноречива, и Рылеев, ее любимец, окруженный ее обаянием и ею вдохновленный, часто убеждал в таких предположениях, которых ни он детским лепетанием своим не мог еще объяснить, ни других довольно вразумить; но он провидел их и заставлял провидеть других». Он был «Шиллер заговора и всей молодой России» – как выражался Герцен.[588]
Судьи отметили в своем обвинении эту восторженность Рылеева и его суетливость, которые дали им повод думать, что он был душой всего заговора. Рылеев сам укрепил их в этом мнении, признавая себя главным виновником происшествий 14 декабря. «Я мог все остановить, – говорил он своим судьям, – и, напротив, был для других пагубным примером преступной ревностности. Словом, если нужна казнь для блага России, то я один ее заслуживаю и давно молю Создателя, чтобы все кончилось на мне, и все другие чтобы были возвращены их семействам, отечеству и доброму Государю его великодушием и милосердием».
Если Рылеев и кипятился, то само дело двигалось все-таки очень медленно.
Деятельность Рылеева состояла, главным образом, в привлечении новых членов и в устройстве собраний. Он принял в общество многих: А. Бестужева и Каховского (которые составляли его «отрасль»), Сутгофа, Кожевникова, князя Одоевского, Николая, Петра и Михаила Бестужевых, Торсона, Батенкова, Панова, В. Кюхельбекера, Д. Завалишина, Арбузова и других).[589]
Всем этим лицам Рылеев несомненно импонировал и они его влиянию поддавались.[590] Исключение составлял, кажется, один Завалишин, с которым у Рылеева были очень крупные неприятности.[591]
Будучи как политик менее образован, чем, например, Никита Муравьев, Лунин, Батенков, Николай Тургенев (который, впрочем, тогда жил за границей), Рылеев был среди них наибольший сангвиник и человек наиболее резкого слова. Уступал он в этом отношении одному лишь Якубовичу, про которого и следственная комиссия говорила, что он «сильно действовал на Рылеева».
Кроме деятельной вербовки членов, Рылеев тогда занимался устройством собраний и совещаний. В особенности часты и многолюдны стали эти сборища в ноябре 1825 г. «Квартира ваша, – гласило обвинение, – сделалась местом совещаний и сборища заговорщиков, откуда и исходили все приготовления и распоряжения к возмущению, которые хотя делались от имени Трубецкого, но были непосредственно следствия вашей воли». Рылеев признал правильность обвинения, согласился, что, действительно, его квартира сделалась местом совещания, но говорил, что произошло это случайно, по причине его болезни, которая не дозволяла ему выезжать.
