Декабристы - [61]
В Южном обществе Бестужев-Рюмин был «боярином» и сопредседателем Васильковской управы. Если бы современники и впрямь считали его шутом, дураком, недоумком, 22-летний армейский прапорщик не поднялся бы столь высоко в иерархии заговора, не был бы на равных с генералами и штаб-офицерами. С этим выводом нельзя не считаться.
Впрочем, в документах о времени вступления Бестужева-Рюмина в тайное общество и его первоначальном статусе существуют серьезные разночтения.
Согласно собственным показаниям Бестужева, заговорщиком он стал в январе 1823 года. Принимал его в общество Сергей Муравьев-Апостол, а произошло это во время «Киевских контрактов» — ежегодной зимней ярмарки, где, в частности, заключались подряды на поставки для войсковых частей>>{439}. «Киевские контракты» — вполне легальный повод для встреч заговорщиков. В этот период и проводились съезды руководителей тайного общества.
Показание Бестужева-Рюмина о дате приема в общество подтвердил Пестель>>{440}. После окончания следствия эта дата попала в знаменитый «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ», составленный правителем дел Следственной комиссии А. Д. Боровковым, а оттуда — на страницы других биографических справочников по истории тайных обществ>>{441}.
Однако показания Бестужева-Рюмина и Пестеля опровергаются Муравьевым-Апостолом — «главным свидетелем» по делу о вступлении Бестужева в общество. По его словам, Бестужева-Рюмина он принял «в течение 1822 года»>>{442}. Это расхождение не случайно.
Как известно, в январе 1823 года Бестужев-Рюмин был на киевском съезде руководителей Южного общества, причем участвовал в работе съезда уже как «боярин» и сопредседатель Васильковской управы, а потому имел право решающего голоса. А в «бояре» заговорщика могла принять только Директория, в которую Муравьев-Апостол тогда не входил, и только Директория имела полномочия назначить Бестужева сопредседателем управы.
М. В. Нечкина выдвинула гипотезу, объясняющую это противоречие: Бестужев-Рюмин принят в общество не только С. И. Муравьевым-Апостолом; в его случае была задействована «редкая форма приема нового члена на общем собрании руководителей»>>{443}. Правда, документов, подтверждающих это предположение, пока не обнаружено. Да и вряд ли полковник Пестель, генерал-интендант Юшневский, генерал-майор Волконский и подполковник Давыдов согласились бы принять в общество сразу «боярином» никому из них не знакомого прапорщика. Но даже если согласие на это по каким-то неизвестным причинам и было получено, остается необъясненным странный факт присутствия только что принятого заговорщика на съезде лидеров «южан».
Более вероятно, что Бестужев-Рюмин действительно был принят в общество Сергеем Муравьевым в 1822 году. При этом возможно даже, что он был посвящен «прямо в мужи, минуя степень братьев» (о допустимости такого варианта говорил в своих показаниях Пестель>>{444}). В ходе же съезда 1823 года южная Директория первый и единственный раз реализовала свое право «назначать» в «бояре» и в руководители управ. И только пройдя через эту процедуру, Бестужев-Рюмин мог быть допущен на съезд. Значит, на то были основания; «недоумка» и «шута» столь высоко не оценивают.
С 1823 года Бестужев-Рюмин стал одним из самых деятельных заговорщиков, и вполне логично, что свой конспиративный стаж он отсчитывал именно с этой даты. Скорее всего, именно поэтому и Пестель считал, что Бестужев-Рюмин был принят в общество именно в 1823 году: ранее на глаза не попадался, не запомнился.
И здесь важно понять, чем руководствовалась Директория, принимая Бестужева в «бояре».
Очевидно, что одного поручительства Сергея Муравьева было мало. Пестелю, властному и решительному директору, нужны были не слова, а дела. До 1823 года Бестужеву похвастаться было нечем. Своеобразной проверкой для него стали переговоры с Польским патриотическим обществом.
О существовании польского заговора Муравьеву и Бестужеву рассказал польский помещик, отставной генерал граф Александр Хоткевич на тех же «Киевских контрактах» 1823 года. Через несколько дней Бестужев-Рюмин «о сем донес Директории», которая, в свою очередь, дала ему «порученность» разработать и заключить с поляками договор. Видимо, тогда и определился статус Бестужева-Рюмина: не будучи «боярином», он не мог вести переговоры от имени общества. При этом у Бестужева-Рюмина состоялась первая встреча с Пестелем, предупредившим начинающего конспиратора о возможности получить «несколько пуль в лоб», если он решится на предательство>>{445}.
Собственно, платформа для объединения обществ была. «Итак, по правилу народности (то есть согласно праву наций на самоопределение. — О. К.) должна Россия даровать Польше независимое существование»>>{446}, — гласил программный документ Южного общества.
Но одно дело теоретические рассуждения о «правиле народности» и совершенно другое — решимость действовать практически. Участники съезда, заслушав доклад Бестужева-Рюмина, согласились на переговоры с поляками, но реально предоставить Польше независимость, отторгнув от России немалую территорию, они еще не были готовы. «Его предложение было даже поводом некоторого негодования между сочленов», — показывал на следствии Волконский, а генерал Орлов, судя по его показаниям, узнав о переговорах, сказал Бестужеву: «Вы сделали вздор и разрушили последнюю нить нашего знакомства. Вы не русский; прощайте»
