Декабристы - [136]
С 1823 года Сергей Муравьев-Апостол разрабатывал планы вооруженного выступления, в 1825-м делал это вместе с Трубецким. Известно также, что, получив от Пестеля через Николая Крюкова сведения о возможном раскрытии заговора, руководитель Васильковской управы заявил, что готов «действия начать, если общество открыто»>>{972}. Через того же Крюкова Муравьев передал Пестелю записку: «Общество открыто. Если будет арестован хоть один член, я начинаю дело»>>{973}.
Тринадцатого декабря Пестель был арестован — и слухи об этом мгновенно распространились на юге. Несколько дней, предшествующих восстанию, Сергей Муравьев провел в разъездах по родственникам и друзьям — полковым командирам и офицерам, служившим в 3-м пехотном корпусе. Он решился на восстание и надеялся, что они смогут помочь ему. И даже тогда, когда Муравьев-Апостол узнал о разгроме выступления на Сенатской площади и о существовании приказа о его собственном аресте, когда рухнули надежды на присоединение других полков, он не отказался от своего замысла.
«Если доберусь до батальона, то живого не возьмут» — таким было окончательное решение руководителя Васильковской управы>>{974}. Среди участников тайных обществ Сергей Муравьев-Апостол единственный оказал при аресте вооруженное сопротивление.
Присоединение к мятежному полку Ипполита Муравьева-Апостола — один из самых эффектных эпизодов восстания на юге, наиболее красочно и подробно изложенный в «Записках» декабриста Ивана Горбачевского.
Согласно Горбачевскому, младший Муравьев появился в Василькове в полдень 31 декабря, когда мятежные роты были выстроены на главной площади города для молебна и полковой священник отец Даниил читал перед полком «Православный катехизис» — совместное сочинение Сергея Муравьева и Михаила Бестужева-Рюмина, где излагались «права и обязанности свободных граждан».
После чтения «Катехизиса» и краткой прочувствованной речи руководителя восстания священник совершил молебен. «Сей религиозный обряд, — вспоминал Горбачевский, — произвел сильное впечатление. Души, возвышенные опасностью предприятия, были готовы принять священные и таинственные чувства религии, которые проникли даже в самые нечувствительные сердца. Действие сей драматической сцены было усугублено неожиданным приездом свитского офицера, который с восторгом бросился в объятия С. Муравьева. Это был младший брат его — Ипполит. Надежда получить от него благоприятные известия о готовности других членов заблистала на всех лицах. Каждый думал видеть в его приезде неоспоримое доказательство всеобщего восстания, и все заранее радовались счастливому окончанию предпринятого подвига».
Ипполит Муравьев-Апостол, согласно Горбачевскому, был весьма растроган торжественностью сцены:
«— Мой приезд к вам в торжественную минуту молебна, — говорил он, — заставил меня забыть всё прошедшее. Может быть, ваше предприятие удастся, но если я обманулся в своих надеждах, то не переживу второй неудачи и клянусь честию пасть мертвым на роковом месте.
Сии слова тронули всех.
— Клянусь, что меня живого не возьмут! — вскричал с жаром поручик Кузьмин. — Я давно сказал: “Свобода или смерть!”
Ипполит Муравьев бросился к нему на шею; они обнялись, поменялись пистолетами и оба исполнили клятву»>>{975}.
Однако мемуарист сам себе противоречит. Чуть выше, повествуя о сборе мятежных рот для молебна, он сообщает: «В вечернем приказе С. Муравьева было сказано, что все роты, находящиеся налицо, должны собраться на площадь на другой день (31 декабря) в 9 часов утра. В назначенное время пять рот… пришли на сборное место. Сверх того находились тут и Полтавского полка поручик Бестужев-Рюмин, отставной полковник Матвей Муравьев-Апостол и приехавший во время сбора полка на площадь свиты е[го] в[еличества] подпоручик Ипполит Муравьев-Апостол»>>{976}.
Из сопоставления этих фрагментов следует, что сам Горбачевский плохо представлял себе обстоятельства приезда Ипполита: перепутал чин младшего Муравьева, назвав его подпоручиком, не знал точно, приехал он до или во время молебна.
Эти неточности вполне объяснимы: Горбачевский в восстании Черниговского полка не участвовал, а его мемуары были написаны через несколько десятилетий после событий. О том, что происходило 31 декабря 1825 года в Василькове, Горбачевскому могли рассказать два участника событий, бывшие офицеры-черниговцы Вениамин Соловьев и Александр Мозалев-ский, отбывавшие каторгу вместе с ним.
При анализе следственных документов выясняется, что основным информатором Горбачевского в вопросе о времени приезда Ипполита был Александр Мозалевский, в момент событий — прапорщик Черниговского пехотного полка. У Мо-залевского была особая миссия: 31 декабря Сергей Муравьев послал его в Киев для выполнения конфиденциальных поручений. Приказ ехать в Киев Мозалевский получил от Сергея Муравьева до молебна на площади, затем присутствовал на молебне, а сразу после него уехал>>{977}. Но поручения Муравьева Мозалевский не выполнил — вечером того же дня он был арестован в Киеве.
Существуют два подробных показания Мозалевского о времени приезда Ипполита в Васильков. Причем показания эти столь же противоречивы, как и «Записки» Горбачевского. Первое, датированное 2 января 1826 года, повествует, что он был отправлен в Киев «по приезде из Петербурга в Васильков свитского прапорщика Муравьева-Апостола… в 10 часов утра, через час». Таким образом, получается, что Ипполит приехал в Васильков в десять утра, до молебна. В Киев же Мозалев-ский отправился через час после приезда Ипполита и именно вследствие этого приезда. В другом показании, данном спустя неделю, Мозалевский предложит следствию совсем другую версию происходившего: он получил поручение ехать в Киев «прежде, нежели прибыл из Петербурга брат подполковника Муравьева, свитский прапорщик Муравьев же, которой приехал того ж 31-го декабря тогда, когда уже собрался полк к походу и служили молебен»
