Декабристы - [134]
К вечеру 18 декабря до приятелей-заговорщиков докатилось эхо петербургских событий: «Возвратившись домой, я услышал от Муравьева, что неслись слухи о том, что в С.-Петербурге было возмущение, ему было сказано от Пушкина, свитского офицера, у которого он был в этот вечер».
Очевидно, ночь они провели в раздумьях о будущем; по крайней мере, «19-го числа поутру, опасаясь, чтобы данное письмо от Трубецкого не было найдено у нас, он (Ипполит Муравьев-Апостол. — О. К.) решился его распечатать, сжечь и содержание открыть г[енералу] Орлову на словах и съездил к нему в то же утро»>>{958}.
Трубецкой просил поехать к Орлову именно Свистунова. Но, по-видимому, корнет в последний момент испугался — и, исполняя просьбу Трубецкого, это сделал второй его эмиссар. Орлов впоследствии подтвердил: «19-го или 20-го поутру вдруг явился ко мне Ипполит Муравьев и сказал, что он привозил письмо от Трубецкого, в котором он приглашал меня в Петербург, но письмо им разорвано и сожжено»>>{959}.
Однако ни тревожные вести из столицы, ни разговор с Орловым не заставили Ипполита немедленно покинуть Москву и отправиться к брату. 19 и 20 декабря светские визиты и разного рода увеселения продолжились. Свистунов показывал:
«Я поехал повидаться с князем Голицыным, поручиком Кавалергардского полка, и видел у него брата его. От него съездил к своему дяде Ржевскому, где видел того же к[нязя] Волконского и князя Голицына, Павловского полка капитана. Оттуда отвез письмо к господину] Устинову от брата его. Я его видел и жену его. Потом поехал к бабушке своей, у которой обедал и провел целый день. Вечером поехал к корнету Кавалергардского полка Васильчикову, он только лишь тогда возвратился из деревни. Я встретил у него Муравьева, мы пробыли вечер с его матушкой и с ним. Так как я согласился с ним у него в доме жить, то он предложил нам ночевать у него.
20-го числа, получивши приказание явиться к московскому военному генерал-губернатору, мы поутру явились к нему. От него поехали в гостиницу, где, расплатившись с хозяином, отправили свои вещи в дом к Васильчикову и у него обедали и провели целый день. Вечером поехали все к г[оспо]же Поль, француженке, и к другой особе женского пола, о которых упоминаю для того только, чтобы не упустить ни одной подробности»>>{960}.
Названный в тексте кавалергардский корнет Николай Васильчиков тоже состоял в заговоре, причем принял его в тайное общество именно Свистунов>>{961}. Для Свистунова переезд к Васильчикову был вполне логичен: он не собирался уезжать из Москвы и планировал прожить в этом доме целый год. Очевидно, Ипполит, который не должен был оставаться в Москве, переехал к Васильчикову «за компанию». Втроем молодым людям было не скучно, о чем свидетельствует их вечерний визит к «госпоже Поль, француженке».
Настоящее имя француженки впервые было раскрыто в именном указателе к 14-му тому документальной серии «Восстание декабристов», в котором опубликованы показания Свистунова>>{962}. Сама же она рассказала об этом визите следующее: «В это время забежал ко мне Петр Николаевич Свистунов, который служил в Кавалергардском полку, был впоследствии сослан по делу 14 декабря, но не застал меня дома. Он не был в Петербурге в день 14 декабря. Я знала, что Свистунов — товарищ и большой друг Ивана Александровича, и была уверена, что он приходил ко мне недаром, а, вероятно, имея что-нибудь сообщить о своем друге. На другой же день я поспешила послать за ним, но человек мой возвратился с известием, что он уже арестован»>>{963}.
Строки эти принадлежат перу Полины Гебль, в 1825 году — любовнице декабриста Ивана Анненкова, приятеля и однополчанина Свистунова и Васильчикова. Под псевдонимом Жанетта Поль она служила в Москве, во французском модном доме Дюманси. Впоследствии она поехала за Анненковым в Сибирь, обвенчалась с ним, стала Полиной Егоровной Анненковой, а в старости продиктовала дочери мемуары.
Достоверность «досибирской» части мемуаров «госпожи Поль» давно поставлена историками под сомнение. В частности, ее первые биографы С. Я. Гессен и А. В. Предтечен-ский сомневались в правдивости трогательной истории про бедную, но гордую модистку и влюбленного в нее богатого кавалергарда, про французскую Золушку и русского принца. Гессен и Предтеченский писали: «Роман продавщицы из модного магазина и блестящего кавалергарда по началу своему не содержал и не сулил чего-то особенного и необычайного. Гвардейские офицеры из богатейших и знатнейших фамилий весьма охотно дарили свою скоропроходящую любовь молодым француженкам… Трудно предугадать, чем мог кончиться этот роман, если бы неожиданные, трагические обстоятельства не завязали по-новому узел их отношений». В своих воспоминаниях она многое недоговаривала, путала хронологию, неверно излагала факты — и всё потому, что «ей крайне не хотелось сознаваться в той скоротечности, с которой развивались ее отношения с Анненковым. Она впервые встретилась с ним очень незадолго до декабрьских событий»
