Деде Коркут - [26]

Услышав эти слова, джигиты рассмеялись, а Ялынджык вспыхнул и сердито молвил:

– Эй, безумный озан, откуда ты взялся? Кто ты таков, что смеешь говорить мне это?

Бейрек ответил:

– Да будешь ты жертвой джигитов! Стрелять не умеешь – чего ж лезешь вместе с другими? Разве лук так натягивают?

Ялынджык молвил:

– Ладно, безумный, поди – натяни мой лук, посмотрим, как ты это сделаешь. А не натянешь – убью тебя.

Бейрек взял лук, натянул, лук разломился пополам. Бейрек бросил обломки перед Ялынджыком:

– На ровном месте стрелять в жаворонков он годится, – молвил Бейрек.

Ялынджык еще пуще разозлился, но виду не показал.

– Лежит без дела лук Бейрека, подите принесите безумному, – сказал он.

Принесли. Увидев свой лук, Бейрек опечалился, взял его в руки, поцеловал.

– Джигиты, – сказал он, – из любви к вам натяну я лук, пущу стрелу.

Одной стрелой попал он в перстень, расколол его. Увидев это, джигиты захлопали в ладоши, рассмеялись. Сидящий в сторонке на высоком месте Газан велел привести Бейрека. Бейрек подошел, наклонил голову, прижал руку к груди, приветствовал хана.

Газан молвил:

– Эй, безумный озан! Нам понравилось, как ты стреляешь. С тех пор, как ушел Бейрек, никто не мог натянуть его лук. Раз ты выказал такую доблесть, проси чего хочешь. Одежду или шатер, золото или деньги, баранов, верблюдов, лошадей проси. Все дам!

Бейрек отвечал:

– Повелитель! Я прошу у тебя одного: позволь мне пойти туда, где готовят пищу, я голоден.

Газан рассмеялся:

– Безумный озан отверг богатство, – молвил он и обратился к джигитам: – На сегодня я уступаю ему свое главенство. Пусть идет куда хочет, делает что хочет.

Бейрек пошел, заглянул в котлы, позвал слуг:

– Отнесите, раздайте еду беднякам, сиротам, – сказал он. – Где женщины? Отведите меня к ним!

Один из слуг пришел к Газану:

– Повелитель, – молвил он, – безумный озан раздал еду беднякам и сиротам. А теперь хочет пойти к девицам.

Газан отвечал:

– Пусть делает что хочет. Хочет пойти к девицам – пусть идет. Он не выглядит обидчиком.

Бейрек пришел к шатру, где сидели девушки, женщины, прогнал зурначей, барабанщиков.

– Я сам буду играть, – сказал он, достал из-под рубашки кобзу, сел у входа в шатер.

Статная Бурла-хатун гневно молвила:

– Эй, безумный! Пристойно ли без спроса идти туда, где сидят женщины и девицы?

Бейрек отвечал:

– Госпожа, мне позволил это сам Газан-хан. Никто не смеет мне перечить.

Бурла-хатун молвила, обращаясь к женщинам:

– Раз ему позволил Газан, пусть сидит. – Потом спросила у Бейрека: – Будь по-твоему, безумный озан, но чего ты хочешь?

Бейрек отвечал:

– Госпожа, я хочу сыграть на кобзе и хочу, чтоб невеста сплясала.

Банучичек, закрывшая лицо красной вуалью, сидела за занавеской, ее не было видно. Женщины пошептались. Бурла-хатун шепнула Гысырдже Енге:

– Гысырджа Енгя, встань, спляши! Откуда ему знать, безумному, кто невеста?

Гысырджа Енгя встала, сказала:

– Играй, безумный озан! Играй, я буду плясать, я – невеста.

Бейрек заиграл на кобзе. Гысырджа Енгя пошла в пляс. Играя на кобзе, Бейрек приговаривал:

– Из-за угла на тебя смотрят погонщики, следят, в какое ущелье ты пошла, смотрят, по какой дороге ты вернешься. Иди к ним, они исполнят твое желание. Я же поклялся, что не буду ездить на бесплодной кобыле.

Женщины тихо пересмеивались под своими чадрами. Бейрек продолжал:

– Гысырджа Енгя, к чему ты мне? Пусть встанет та, что выходит замуж, пусть хлопает в ладоши и пляшет, а я буду играть на кобзе.

Гысырджа Енгя сказала:

– О, каков безумец! Говорит так, будто все видит насквозь.

Одна женщина прошептала Фатьме Брюхатой:

– Встань, спляши!

На лицо Фатьмы Брюхатой накинули белую вуаль, скрыли лицо ее. Фатьма вышла на середину и сказала:

– Играй, безумный озан, я спляшу, я – невеста!

Бейрек, перебирая струны кобзы, заговорил:

– Да разве за домом твоим не ущелье? Да разве пса твоего зовут не Бераджу́к? Да разве тебя не зовут Брюхатой Фатьмой, у которой дюжина ребятишек? Ступай, садись на место! Я-то хорошо тебя знаю и поклялся, что не сяду на жеребую кобылу. Пусть встанет невеста, я буду играть на кобзе, а она пусть хлопает в ладоши и пляшет.

От таких слов Фатьма вышла из себя:

– О, этот безумец всех нас опозорит! – воскликнула она и обратилась к Банучичек: – Встань, девица! Будешь плясать – пляши, не будешь – хоть в аду гори! Ты знала, что после Бейрека тебе добра не будет!

Бурла-хатун молвила:

– Встань, девушка, спляши. Что тут делать?

Банучичек встала, спрятала руки в рукава, чтобы чужой не увидел кольцо на пальце – кольцо Бейрека, вышла на середину и сказала:

– Играй, безумный озан, это я выхожу замуж. Играй, я спляшу.

Бейрек отвечал:

– Да, это ты. А зачем ты прячешь руки? Наверное, по воду ходила, был мороз, и пальцы у тебя обмерзли и отвалились. Руки у тебя безобразные, вот ты их и прячешь. Беспалая девица, тебе выходить замуж – позор!

Банучичек нахмурилась.

– Эй, безумный озан, – молвила она, – кем я опозорена, что ты уличаешь меня?

Она открыла свою белую, как серебро, кисть руки, блеснул перстень, надетый Бейреком.

Бейрек узнал свой перстень, сказал:

– С тех пор как ушел Бейрек, поднималась ли ты на вершины высоких холмов, девица? Смотрела ли ты на дальние дороги, девица? Рвала ли ты свои черные как ночь волосы, девица? Проливала ли ты горькие слезы из своих ясных очей, девица? Спрашивала ли ты у мимо идущих о Бейреке, девица?