Деде Коркут - [25]
В крепости хватились Бейрека, узнали, что он сбежал, хотели догнать, но когда направились к воротам, Сельджан-хатун потянула за веревку, ворота закрылись, всадники остались внутри ограды.
А Бейрек на Сером жеребце скакал много дней, много ночей и добрался наконец до земли огузской. Первым ему встретился озан – певец. Бейрек сказал озану:
– Озан, у кого что болит, тот о том и говорит. Скажу и я. С кобзой на груди из края в край, от племени к племени ходит озан. Кто мужествен, кто слаб – знает озан. Да будет место озану в нашем народе всегда!
Озан отвечал:
– Спасибо, джигит, да будет и твоя жизнь радостной, чело – ясным. Да обойдет тебя любая беда!
Бейрек спросил:
– Озан, куда ты идешь?
Озан отвечал:
– Джигит, на свадьбу иду.
– А чья свадьба?
– Сын Яртаджыка Ялынджык берет в жены невесту пропавшего Бамсы Бейрека Банучичек.
– Ялынджык?
– Да. – И озан рассказал Бейреку, что тут к чему.
Бейрек молвил:
– Озан, уступи мне кобзу. Я в залог оставлю тебе коня. Сохрани его – я приду, заплачу тебе, а коня заберу.
Озан отвечал:
– Добро! Голоса я не лишился, горла не простудил, да еще и конем обзавелся.
Озан дал Бейреку кобзу, и Бейрек продолжал путь.
Дошел он до подножия Высокой горы и увидел, что Гараджа Чабан набрал у дороги груду камней и продолжает набирать их. Бейрек его узнал, а Гараджа Чабан Бейрека не узнал.
Бейрек молвил:
– Да будет светел твой лик, пастух, да будет благословен хлеб, который ты делил с Бейреком.
Оттуда Бейрек прибыл в свой удел – на окраину земли огузской. Пришел к роднику, под ивы. Видит, у родника – его младшая сестра Гюнель, пришла по воду.
Гюнель плакала и причитала:
– Бейрек, брат мой, свадьба твоя омрачилась!..
Нашла тоска на Бейрека, слезы закапали из глаз. Заиграл он на кобзе, заговорил. Послушаем, что он говорил:
– Скажи, девица, о чем ты плачешь, о чем стонешь? Душа моя горит, нет мне покоя! Что же случилось? Или твой брат погиб и сердце охвачено болью? О чем ты так плачешь, причитаешь, кого оплакиваешь, девушка?
Гюнель отвечала:
– Не играй, озан, не пой, озан. К чему это мне, несчастной девице, озан? Видишь ли эту гору? Там росли яблони моего брата Бейрека. Видишь ли эти воды? Из них пил мой брат Бейрек. Видишь ли табун? На тех конях ездил мой брат Бейрек. Скажи, озан, когда переходил ты лежащую напротив гору, не встретил ли джигита, чье имя – Бейрек? Лишилась я единственного брата, озан, а ты, не знаешь! Верное мое сердце ранено, высокие мои утесы обрушились, тенистое мое дерево срублено, озан, а ты не знаешь! Не играй, озан, не пой, озан! К чему это мне, несчастной девице, озан? Вон там, невдалеке, свадьбу справляют. Проходи, иди туда, озан!
Бейрек прошел мимо, подошел к дому. Видит, сестры его Айсель и Гюнай одеты в черное, плачут.
Бейрек сказал:
– Девушки, нет ли у вас простокваши или каймака, лаваша или хлеба? Три дня я в дороге, накормите меня. Не пройдет и трех дней, как я вас обрадую.
Гюнай принесла еду. Накормила Бейрека досыта. Бейрек молвил:
– Во имя вашего брата дайте мне старый кафтан, если есть: я пойду на свадьбу. Если на свадьбе мне достанется кафтан, я верну ваш.
Айсель пошла, принесла кафтан Бейрека, дала ему. Бейрек взял, надел, кафтан пришелся ему впору, полы по росту, рукав по руке. Старшей сестре Айсель он напомнил Бейрека. Глаза ее, окруженные черной каймой, наполнились кровавыми слезами. Она молвила:
– Если б не запали твои глаза, окруженные черной каймой, назвала б я тебя Бейреком. Не закрыла бы лицо черная борода, не побелели бы руки, назвала б я тебя Бейреком. И походкой, и повадкой, и взором напоминаешь ты мне Бейрека. Оживил ты мои воспоминания, озан, обрадовал ты меня, озан!
Гюнай молвила:
– О, мой озан, откуда ты пришел? С тех пор, как исчез Бейрек, сюда ни один озан не приходил, кафтана не просил.
Бейрек подумал:
«Девушки едва не узнали меня в этом кафтане. Так и огузские джигиты узнают. Пусть до поры не узнают: посмотрю, кто мне друг, кто враг».
Он стянул с себя кафтан, бросил его девушке, сказал:
– Да ну вас с вашим Бейреком! Дали мне один драный кафтан – заморочили голову!
Нашел он старый мешок из верблюжьего вьюка, сделал в нем дыру, надел себе на шею, притворился безумным, пришел на свадьбу.
На свадебном пиру стучал Гавалдаш, гулко грохали нагара, пели золотые трубы, разносились звуки зурны. Одни джигиты водили хоровод, другие пускали стрелы. Свадебное пиршество было в скалах Гобустана, и мишенью для стрелков были выбитые на скалах изображения быков, коз, оленей. Сейчас все целились в изображение быка на большой скале, вернее, в перстень, прилепленный клейким саккызом прямо посередке.
Притворяясь безумным, одетый в рубище, Бейрек подошел, встал в стороне, стал наблюдать за стрелками.
Как выпустит стрелу Карабудаг, Бейрек приговаривает:
– Да не ослабеет десница твоя!
Как выстрелит сын Газана, Турал, Бейрек приговаривает:
– Да не ослабеет десница твоя!
Аман, Дондар стреляли – Бейрек приговаривал:
– Не ослабеют десницы ваши!
Дошла очередь до Ялынджыка. Выстрелил Ялынджык – Бейрек сказал:
– Да отсохнет десница твоя, да сгниют персты твои! Свинья, сын свиньи! Разве пристало свинье пускать стрелу в быка?
