Дебют - [82]

Глава 25 Самые слабые карты

Джейн никогда не понимала, почему все сравнивают политику с триттом.

Тритт был абсолютно честен и справедлив с игроками. Два абсолютно одинаковых и никогда не меняющихся набора фигур, всегда одна и та же доска — и незыблемые правила, нарушение которых пропустит только слепой. Всё это было похоже на настоящую политику настолько же, насколько игра в солдатики похожа на настоящую войну.

Поэтому Джейн считала, что сравнение с шатто куда удачнее. Никто не знает карт противника, играть приходится с тем, что тебе посылают боги, а единственный способ нарушить правила — попасться на нарушении правил.

И, самое главное, в шатто и политике с шулерами обходились примерно одинаково.

Поэтому сейчас она старалась не думать, сколько правил сразу нарушает и к чему это может привести.

— Ни черта не вижу, — шёпот Кальдо, и без того исчезающе тихий, почти терялся в яростном грохоте музыки.

— Это они, — едва слышно ответила Джейн, не сводя взгляда с противоположной ложи. Обычно в театре всё её внимание было сосредоточено на сцене. Однако сегодня ей было совершенно плевать, что там происходит.

— Вы уверены? — недоверчиво сощурился телохранитель. — Потому что я — нет.

Девушка усмехнулась и наклонилась к его уху.

— Уверена. Моя прошлая работа предполагала умение распознавать цель по деталям. Видишь тот огонёк? — она слегка приподняла сложенный веер, указывая на красную точку напротив. — Фра Герилло обожает плакт. Постоянно его курит, если верить слухам.

Будто подтверждая её слова, огонёк разгорелся, вырвав на мгновение из темноты суровое и нахмуренное лицо.

— Будем надеяться, что слухи про то, что плакт разжижает мозги — тоже правда, — пробормотал Кальдо.

— Фра Марино — большой любитель по части женщин. Настолько любитель, что уже скорее профессионал.

Кальдо иронично поднял бровь.

— И?

— Я слышала оттуда смех. Женский смех. А фра Ветро…

Внезапно музыка оборвалась, и Джейн умолкла, отстраняясь от Кальдо. На сцене, под заметно более тихую и грустную мелодию, один из актёров бессильно упал на колени, зажимая бутафорский клинок подмышкой. По белой тоге стремительно расползалось красное пятно.

— Пощады, брат! — он чувственно вскинул руку к победителю в мольбе, и Джейн одобрительно цокнула языком. — Пощады лишь прошу — не для себя, а для души твоей! Вражда наша не стоит столь тяжёлого греха!

Второй актёр картинно медленно подошёл к поверженному и замер над ним, тяжело дыша.

— Как будто дело есть кому-то до души моей. Одно лишь значит — теперь Лепорта лишь моя! — и он схватился за рукоять меча, проворачивая его. Первый актёр, издав мученический вопль, завалился набок, и занавес медленно пополз вниз, скрывая их.

По залу пронёсся шелест вежливых, аккуратно отмеренных аплодисментов, и Джейн поспешно впихнула Кальдо конверт, многозначительно кивнув на ложу напротив. Телохранитель тяжело вздохнул и, поднявшись, принялся протискиваться между рядов кресел под тихую ругань и возмущённое шипение.

А Джейн, взволнованно сглотнув, до боли сжала веер и откинулась в кресле, изо всех сил стараясь выглядеть расслабленной. Теперь оставалось только ждать и надеяться, что всё пройдёт хорошо.

Потому что если нет, завтра все новостные листовки будут писать о том, как гонфалоньера Лепорты поймали в Виареджио.

Поджав губу, она бросила напряжённый взгляд на ложу, где сидели трое из Совета. Огонёк горящей палочки плакта засиял ярче, и по шее Джейн прокатилась волна холода — фра Гурилло смотрел прямо на неё.

Одним движением раскрыв веер и подняв его, она перевела взгляд на сцену. Возможно, ей всего лишь показалось — но лучше не искушать судьбу.

Занавес величественно пополз вверх, и на сцене, в лучах света, появились двое — худой и изящный человек в синей тоге, и толстый бородач в пурпурной. Оба жестикулировали так, будто публика застала их в разгар спора.

— Свобода? — громыхнул бородач, запрокидывая голову. — Ха, для этой глупости и пальцем я о палец не ударю! Я видел в этой жизни вещи подороже!

— Дороже-то свободы? — недоверчиво хмыкнул изящный. — И что же?

— Глоток прекрасного вина, красавица с утра в постели…

— Не зря про вас, лепортцев, говорят, что вы как звери. Вино свободе предпочесть, немыслимо!

— А много толку ли с неё? — пожал плечами толстяк. — Свободой не набьёшь живот, в зиму она не обогреет, и в Магистрате за неё и голоса не купишь, уж поверь.

— Как можешь быть холодным ты, Умбриаконе, к стране, дышащей полной грудью?

— Из всех грудей меня холодным не оставят только те, что заполняют мою руку!

Гонфалоньер непонимающе нахмурилась. Она прекрасно помнила оригинал «Заката Седой Империи», но этой части в нём точно не было.

Слева от неё раздался разочарованный вздох.

— До этого момента я думал, что это комедия, — мужчина пытался шептать, но выходило у него не очень. — Теперь я уверен, что это трагедия. Они даже не поменяли «Магистрат» на «Сенат», чёрт возьми!

— И что? — тихий, но недовольный женский голос. — Не придирайся к мелочам!

— Этой чуши в либретто не было вообще! — голос мужчины дрожал от возмущения, и Джейн удивлённо вскинула брови. Надо же, кто-то любящий и, что куда важнее, разбирающийся в театре? — Они вставили её, чтобы порадовать их, — Джейн не видела его, но была уверена, что он кивнул в сторону ложи Совета. — Почему мы пошли на это, а не на «Мирандолину»?