Даже не ошибка - [42]
— Умница, Морган! Здесь та же самая нотка!
Я чувствую, за нами уже наблюдают.
— Мардж, — владелица пожимает мне руку, — а это моя помощница Бренда.
Где-то там, в дальнем углу, из-за поднятых крышек фортепиано, нам машет рукой подросток.
— Привет, — отвечаю я, — меня зовут Пол.
— Он у вас занимается? — кивает хозяйка на Моргана.
— Нет, пока нет.
— Привет, — говорит она ему. — Ничего себе пианино, большое, да?
Плям. Плям. Плям.
— Вы знаете, он не разговаривает.
— А, вот как.
Плям. Плям. Плям.
Он снова нажимает «до» — тихонько, медленно, внимательно наблюдая за тем, как механизм внутри приводится в действие. Он совершенно на этом сосредоточен, очарованный.
— Красиво, правда?
Улыбка появляется на лице. Он весь лучится.
— А смотри, если поставить ногу на эту педаль…
Он тянется внутрь и хватает за молоточки, начиная выворачивать их.
— Морган, нельзя! Нет-нет-нет. Поаккуратнее, — я оглядываюсь на хозяйку. — Извините.
— Ничего-ничего.
Но не так все просто. Мне приходится оттаскивать его от инструмента, он не обращает на меня внимания.
— Морган, давай-ка пойдем.
Он, не глядя, пренебрежительно отталкивает меня, по-прежнему полностью пребывая там, в молоточковом механизме.
— Малыш, ты бы тут, конечно, все разобрал на части, но…
Морган сердито хлопает в ладоши. А я проверяю свой бумажник: достаточно ли денег, чтобы увлечь его чем-нибудь?
— Мороженое.
— Маложеное! — вопит он в ответ. Морган подпрыгивает у меня на плечах — вверх-вниз, а я щекочу его. Мы идем переулками, подальше от музыкального магазина.
— Моло-о-о-оженое! — он барабанит ладонями по моей макушке.
— Да-да, правильно, — поднимаю я голову к нему. — Мороженое.
Кафешка в этот час практически пуста; кроме нас — только одна посетительница. Что ж, это облегчает дело. И вот мы сидим над своими тарелочками, и тишина нарушается лишь тихим жужжанием миксера — сзади, за прилавком.
— Ну и повезло мальчику! — говорит женщина за соседним столиком.
Ох…
— Тебе папа мороженое купил? — спрашивает она у моргановой спины.
Он ест в молчании.
— Мятное и шоколадное, — говорю я вежливо. — Вы уж извините, мороженое поглотило его внимание полностью.
Проходит минута. Затем она продолжает щебетать:
— Да уж, так и есть! Вы только посмотрите на него!
— Ну да, — улыбаюсь я и поворачиваюсь к нему. — Погоди-ка, у тебя тут растаяло, — я вытираю ему подбородок салфеткой.
Он все так же сосредоточенно ест — поглядел на меня коротко и снова уткнулся в тарелку.
— Правда, он весь в своем мороженом.
Господи, да оставьте нас в покое…
— Да, так и есть.
Ну пожалуйста…
— А сколько ему?
Лет ей, наверное, под пятьдесят; просто женщина, живущая по соседству. Она надела в этот тихий денек со слегка моросящим дождем свой голубой плащ и вышла полакомиться мороженым — ну и что тут такого?
— Три.
— Надо же… В этом возрасте они все такие болтуны.
— Да, — улыбаюсь и киваю.
— Ну надо же!
— Да.
— А он какой серьезный!
— Да.
— Вкусное у тебя мороженое? — говорит она его спине.
Пауза.
— Конечно, вкусное, — рискую вступить я.
Нет, не останавливается.
— Здесь ведь много детишек бывает, они обычно разве что по стенкам не лазают. А этот какой серьезный! Вкусное у тебя мороженое?
Молчание. Молчание. Молчание.
— А как тебя зо…
— У него аутизм.
Что-то повисает в воздухе на секунду.
— Он вас не игнорирует, — объясняю я, потрепав его по волосам. — Он просто… вот такой.
Она приходит в себя, переваривая услышанное.
— Ах, ну да… могла бы… понять! Ой. А вы знаете, вот здесь в соседней школе есть занятия для глухих детей?
— Да, я слы…
— Они и с аутичными детьми хорошо работают, я уверена. Какой же он сосредоточенный! Могу поспорить — он будет прекрасным учеником.
— Да-да, будет.
Морган доедает свою порцию, не обращая никакого внимания на разговор, и затем внимательно рассматривает пустую тарелку.
— Шоколадное, — бормочет он так, как можно прокомментировать, скажем, появление бабочки определенного вида. Держит тарелочку, не глядя на меня, просто ожидая, когда его заберут отсюда.
— Все съел? Хорошо.
Я улыбаюсь ей на прощание.
— Хороший у вас денек сегодня, — говорит она и вдруг добавляет: — Удачи вам…
— Спасибо.
На улице я беру его на плечи и мы двигаемся в сторону дома. Мы проходим квартал за кварталом, мимо распускающихся деревьев и сонных зданий Викторианской эпохи — чуть накренившихся усадеб, с облупившейся краской, кое-где аккуратно отреставрированных. Дремлющие переулочки в Портланде в такие серые дни, как сегодня, удивительно своеобразны.
Теперь, когда вокруг никого, он решается прервать молчание.
— Эй! Би! Си! Ди![40] — пропевает он.
Я поднимаю голову кверху.
— И. Эф. Джи, — отвечаю я ему.
Он подпрыгивает у меня на плечах, вверх-вниз.
— Эйч! Ай! Джей! Кей!
— Эл. Эм. Эн. Оу. Пи.
Он наклоняется вперед, насколько это возможно, так чтобы можно было заглянуть мне в лицо.
— Кью! Ар! Эс!
— Ти. Ю. Ви.
Улыбается мне одержимо. Я уже не вижу дороги.
— Дабл Ю! Экс!
— Вай…и Зе-е-е-еее!
Он, хихикая, трется своим лицом о мое.
— Ты чудесный певец, — говорю я ему.
12
Это уже третья кукла. Больше таких не выпускают: во всех магазинах спрашивали, откуда у нас первая Большая Птица-говорун, ведь эту модель не продают уже несколько лет. Первую, а затем и следующие мне пришлось искать на eBay
