ДайсМен, или Человек жребия - [119]

Шрифт
Интервал

велел ей пойти на улицу, подцепить мужчину и привести его домой, и она сделала это, и Жребий приказал мне присоединиться, и мы с ним усердно работали над ней два часа. На следующее утро я бросил кубик, чтобы узнать, как мне с ней обращаться, и Жребий сказал «грубо», но ей он велел «не переживать из-за прошлой ночи» и «любить меня», как бы я себя ни вел; так она и поступила.

Осенью кубики дали нам задание внедриться в многочисленные группы психотерапии[136] в Нью-Йорке. Мы пытались познакомить некоторых членов этих групп с дайс-жизнъю. В разных группах психотерапии или на тренингах восприимчивости[137] мы были разными людьми, временами изображая пару, временами чужих.

Один эпизод мне запомнился особенно: марафон выходного дня, устроенный в конце октября Файерайлендским[138] центром развития восприимчивости Общества ресурсов групповой терапии.

Как и в большинстве психотерапевтических организаций, в ФАЦРВ богатые в будущем (терапевты) оказывали первую психологическую помощь уже богатым (пациентам). Дюжина участвовавших в этом марафоне людей были типичными американцами: редактор журнала, дизайнер одежды, два руководящих сотрудника корпораций, адвокат по налогам, три обеспеченных домохозяйки, один биржевой маклер, свободный писатель, второстепенная телеведущая и сумасшедший психиатр. Всего семь мужчин и пять женщин, плюс нужно добавить двоих молодых хиппи: они находились там бесплатно как дополнительный аттракцион для клиентов, платящих двести долларов за уик-энд. Я был одним из двоих руководящих сотрудников корпораций, а Лил[139] — обеспеченной домохозяйкой (разведенной). Группой руководили Скотт (невысокий, стройный, спортивный) и Мария (высокая, гибкая, воздушная), оба они были высококвалифицированными психотерапевтами. Основным местом встречи была огромная гостиная огромного викторианского дома на берегу океана под Квоквамом на Файер-Айленде.

В пятницу вечером и весь день в субботу мы разминались, чтобы лучше узнать друг друга: поиграли в «бросай-лови» с девочкой-хиппи; перетягивали канат; смотрели друг другу в глаза как продавцы подержанных автомобилей; совершили символическое групповое изнасилование женщины, которая разразилась слезами, первой дав выход своим чувствам; хорошенько взбодрились, полчаса обзывая друг друга мудаками и чле-нососами; поиграли в «музыкальные стулья», причем половина группы садилась на стулья, а другая половина была стульями; сыграли в игру «встречайте гостя» с второстепенной телеведущей, по очереди выясняя, кто был ей больше всего неприятен; играли в толстокожего слепого, причем слепыми были все — кроме Марии, которая хрипло шептала рядом: «ПОЧУВСТВУЙ его по-настоящему, Джоан, положи на него свои РУКИ».

К вечеру субботы мы выбились из сил, но чувствовали, что очень сблизились друг с другом и так расслабились, что могли публично заниматься с незнакомцами тем, чем раньше занимались с друзьями и только приватно: а именно тискать друг друга и обзываться мудаками и членососами. Самые причудливые игры приятно напоминали мне скучный день в Жребий-центре, но всякий раз, когда я начинал расслабляться и получать удовольствие от какого-то ломающего стереотип события, один из наших руководителей принимался вытягивать из нас честные рассказы о наших чувствах, и начинался поток клише.

Итак, около полуночи все мы лежали в различных непринужденных позах вдоль стен пустой гостиной и наблюдали за стихийным светопреставлением, которое устроили на наших лицах горевшие в камине дрова, а Мария тем временем пыталась заставить другого руководящего сотрудника корпорации, лысеющего маленького человечка по имени Генри Хоппер, раскрыть свои подлинные чувства. Я успел окрестить его «либеральным гадом», Линда назвала его «жеребцом», а девушка-хиппи — «капиталистической свиньей». Хоппер по какой-то причине утверждал, что находится в замешательстве по поводу своих чувств. Два-три человека из группы пытались помочь Марии, предполагая, что мы начинаем очередной раунд «встречай гостя», но многие выглядели устало и немного заскучали. Несмотря на это, Мария, стройный, ясноглазый фанатик в вопросах честности, продолжала давить мягким хрипловатым голосом, из-за которого мне подумалось о плохой актрисе, исполняющей постельную сцену.

— Просто скажи нам, Хэнк, — сказала она. — Откройся.

— Если откровенно, прямо сейчас мне не хочется ничего говорить. — Он нервно давил ореховую скорлупу и ел арахис.

— Ты просто трус, Хэнк, — внес свой вклад большой, мясистый адвокат по налогам.

— Я не трус, — спокойно сказал м-р Хоппер. — Я просто страшно напуган. — Засмеялись только Линда, я и м-р Хоппер.

— Юмор — это защитный механизм, Хэнк, — сказала руководитель группы Мария. — Почему ты напуган? — спросила она, ее голубые глаза искренне сверкали.

— Думаю, я боюсь, что не буду так же нравиться группе, если скажу, что, по моему мнению, мы зря тратим время.

— Верно, — сказала Мария и ободряюще улыбнулась.

М-р Хоппер смотрел на пол и раскладывал на ковре перед собой скорлупки от арахиса.

— Ты не хочешь поделиться с нами, Хэнк, — сказала Мария после паузы. Она улыбнулась. — Ты нам не доверяешь.


Еще от автора Люк Рейнхард
Трансформация

Люк Рейнхард написал захватывающее драматическое воспроизведение ЭСТ– тренинга, литературизированное воссоздание событий четырех дней. Он передает переживание тренинга со своей собственной точки зрения, однако заботится и о в целом точной передаче фактов.Как Арчибальд МакЛейш сказал некоторое время назад в «Поэте и прессе», простое сообщение фактов не всегда передает правду. Вместо буквальной передачи происходящего Люк избрал подход новеллиста и блестяще использовал его для ясной передачи читателю как ощущения пребывания в тренинге, так и духа происходящего.Написанное Люком напоминает мне иллюминатор, глядящий в заполненный бассейн.


Рекомендуем почитать
Неконтролируемая мысль

«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.


Заклание-Шарко

Россия, Сибирь. 2008 год. Сюда, в небольшой город под видом актеров приезжают два неприметных американца. На самом деле они планируют совершить здесь массовое сатанинское убийство, которое навсегда изменит историю планеты так, как хотят того Силы Зла. В этом им помогают местные преступники и продажные сотрудники милиции. Но не всем по нраву этот мистический и темный план. Ему противостоят члены некоего Тайного Братства. И, конечно же, наш главный герой, находящийся не в самой лучшей форме.


День народного единства

О чем этот роман? Казалось бы, это двенадцать не связанных друг с другом рассказов. Или что-то их все же объединяет? Что нас всех объединяет? Нас, русских. Водка? Кровь? Любовь! Вот, что нас всех объединяет. Несмотря на все ужасы, которые происходили в прошлом и, несомненно, произойдут в будущем. И сквозь века и сквозь столетия, одна женщина, певица поет нам эту песню. Я чувствую любовь! Поет она. И значит, любовь есть. Ты чувствуешь любовь, читатель?


Новомир

События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.


Запрещенная Таня

Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…


Дневник бывшего завлита

Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!