Давно хотела тебе сказать - [29]

Мистер Лоухид намеревался похоронить птицу, но не нашел, чем выкопать ямку. Дверь в подвал была сломана и стояла в сторонке. В подвале раньше хранились разные инструменты, но теперь их наверняка растащили. А земля во дворе утоптана так, что стала крепче асфальта. И повсюду камни, битое стекло. Пришлось положить птицу в мусорное ведро.

Он жил в этом доме уже двенадцать лет – с тех пор, как продал аптеку и переехал сюда, поближе к замужней дочери. Потом дочь с семьей перебралась в другое место, а он остался. И дом, и двор выглядели неважно еще двенадцать лет назад, но все-таки никто, и он сам в том числе, тогда и подумать не мог, во что они превратятся со временем. Дом с участком принадлежал мисс Масгрейв – это была дама из довольно зажиточного семейства. Она тогда жила на первом этаже – в тех самых комнатах, где теперь обитают Рекс, Калла и Ровер. Мистер Лоухид, когда въехал, раздобыл газонокосилку и в один прекрасный день принялся подравнивать разросшуюся по углам двора траву. Хотел сделать аккуратную лужайку, чтобы порадовать всех жильцов. Однако недолго он этим занимался. Окно вдруг с треском распахнулось, и оттуда на него гаркнули совсем не дамским голосом. Голосом алкоголички, прямо скажем:

– Эй, это собственность Масгрейвов!

Кричала не кто иная, как мисс Масгрейв. Мистеру Лоухиду был хорошо известен такой тип сумасшествия. Когда он владел аптекой, туда часто захаживали дамы вроде мисс Масгрейв – с криво накрашенными губами, в шляпках набекрень, с фальшивыми рецептами. Они то льстили ему, то лгали, то принимались его оскорблять. Мисс Масгрейв давно уже умерла, и он почти с ностальгией вспоминал о такой разновидности сумасшествия. Теперь приходится иметь дело с новым поколением: а тут душевнобольного не отличишь от здорового. Даже в случае с Юджином. Особенно в случае с Юджином.

Все твердят, что надо отсюда съезжать. Почему он до сих пор этого не сделал? Он отвечал, что не любит многоквартирных домов, да и переезд – такая морока. Но на самом деле были и более важные причины. Новый опыт, который он приобретал в этом доме, оказывался полезен, и мистер Лоухид о нем не жалел. Он слушал разговоры своих ровесников и думал о том, что если бы им довелось оказаться на его месте, их мозги лопнули бы, как яйца в кипящей воде. В конце концов он пришел к выводу, что даже перформанс, который устроили Рекс и Калла, был небесполезен. И даже выходка Ровера: этот парень продавал газеты и однажды шутки ради сунул одну из них в руки мистеру Лоухиду. А мистер Лоухид газету прочел всю, от первого до последнего слова, хотя шрифт там был такой нечеткий, что резало глаза. Отвратительная печать, ошибки в каждом слове, какие-то смазанные, скорее всего непристойные рисунки и столь же непристойные желания в отделе объявлений. И еще редакционная статья, выражающая несогласие с отцами города, которых по всему тексту именовали не иначе как козлами. Все это раздражало своей болезненной взвинченностью, но мистер Лоухид продолжал читать, чувствуя, что во всем этом есть какое-то послание, сообщение, но только ухватить его суть никак не получается: мелькнет – и тут же исчезнет. Говорят, так пускают по телевизору рекламу двадцать пятым кадром.

Однако представление Юджина ему смотреть не хотелось. От одной мысли о его затее становилось нехорошо. Мистер Лоухид приготовил себе завтрак – как всегда, два тоста из черного хлеба, вареное яйцо и чай. У Юджина было тихо – видимо, уже ушел. За завтраком мистер Лоухид вспомнил о мертвой птице и о даме в шляпке из шифона, о горчичном поле и о родителях. Вспомнил и еще что-то… Ах да, вот что: тот сон. По-видимому, он снова приснился сегодня ночью, и теперь ничего не оставалось, как попытаться вызывать в сознании какие-нибудь картины из него.

В первый раз этот сон приснился, когда мистер Лоухид уже достиг зрелого возраста, но восходил к действительному происшествию, случившемуся много лет назад. Он был еще ребенком и жил на ферме с родителями, старшим братом Уолтером и сестрой Мэри – она потом умерла от дифтерии в возрасте восемнадцати лет. Посреди ночи вдруг зазвонил телефон: три длинных звонка. На их улице у каждой семьи было свое количество звонков. Например, к ним в дом – мистер Лоухид это отлично помнил – полагалось звонить двумя длинными и двумя короткими. А три длинных означали сигнал тревоги, – все на линии должны были поднять трубки. Отец снял трубку и начал орать в телефон (аппарат находился на кухне – как раз под спальней мальчиков). Он не доверял проводам и полагался на силу собственной глотки, стараясь покрыть голосом расстояние, отделяющее его от собеседника. Услышав его крики, братья вскочили с постели и спустились вниз. Отец уже натягивал сапоги и надевал куртку – дело было весной, в мае, но ночи стояли еще холодные. Мистер Лоухид теперь уже не мог припомнить в точности прозвучавшие тогда слова, но общий смысл был такой: отец объяснил, куда он собрался, и взял с собой Уолтера. А его самого не взяли: сказали, что он еще слишком мал.

Они отправились ловить сумасшедшего мальчишку, точнее, молодого человека лет девятнадцати или двадцати. Этот парень жил на соседней улице. Мистер Лоухид не мог вспомнить, что рассказывал о нем отец, помнил только имя: Фрэнк Макартер. Он был самым младшим ребенком в большой католической семье, бедной, но добропорядочной. В детстве у него случилось несколько припадков, и его увезли из дома, а потом вылечили, и он вернулся и жил тихо-мирно, заботясь о престарелых родителях, поскольку старшие братья и сестры из родного дома разъехались. И снова мистер Лоухид затруднился бы ответить: рассказал ли тогда отец, почему всех мужчин вызвали ловить Фрэнка Макартера? А причина заключалась в том, что ранее в тот же вечер, еще до наступления темноты (и точно до дойки, поскольку именно громкое мычание недоенных коров заставило соседа зайти в дом Макартеров), Фрэнк убил своего отца. Он убил его в амбаре с помощью вил и лопаты, а потом убил и мать – на кухне, той же лопатой – должно быть, прихватил с собой из амбара.