Датчанин Ферн - [28]

Брожу по квартире. Все те же косые взгляды.

— Я хотел принести вам цветы…

Никакого ответа.

— Но они отказались мне их продать… чепуха какая!

Фру Хансен солидно кивает.

Большой книжный шкаф с застекленными полками. Подхожу к шкафу.

Классики в кожаных переплетах. Бьёрнстьерне Бьёрнсон. Ибсен. Ли. Йоганнес В. Йенсен.

— Нам звонили из санатория! — неожиданно сообщает фру Хансен.

— Вот как!

Стоя в дверях между комнатами, она неотвязно следит за мной. В ее позе настороженность. Словно она готова бежать, как только Мартин Ферн сорвется с цепи.

— Что сказали вам в санатории?

— Что вы сбежали!

— Да, я и вправду сбежал!

Девочка стоит, прислонившись к дивану. Большие глаза полны страха.

— Ты Лина?

Она кивает.

— Здравствуй, Лина!

Глядит на меня.

— Где Фредерик?

— Ушел играть в теннис…

Чуть погодя:

— Зачем ты пришел домой?

— Хотел посмотреть квартиру Мартина Ферна…

— Говорят, ты болен?

— Я совершенно здоров.

— А разве ты не страдаешь… потерей памяти?

— Страдаю…

— И ты теперь не знаешь, кто ты такой?

— Говорят, что я Мартин Ферн. Как ты думаешь… правда это?

Она кивает.

Как-то неловко врываться в этот дом. Все здесь словно чужое. Да и нравится ли мне здесь?

В доме порядок и чистота. Под диваном ни пылинки.

— Неужели я так похож на Мартина Ферна?

Лина не отвечает.

Фру Хансен, напротив, выступает вперед. Словно актриса, дождавшаяся своего выхода.

— Доктор из санатория велел позвонить, как только вы заявитесь.

— Это не обязательно…

— Но доктор мне так велел! — упрямо повторяет она.

Она направляется в кабинет. Там на письменном столе телефон.

— Вы куда?

— Хочу позвонить в санаторий!

— Не смейте!

Она приближается к своей цели.

— Я сказал: не смейте звонить!

Она останавливается. Скрещивает на груди руки.

— Как ты думаешь, стоит меня бояться? — спрашиваю я у Лины.

Ответа нет.

— Скажи, ты меня боишься? — повторяю я.

— Я… я не знаю!

— Неужели ты меня боишься?

Она опускает глаза.

— А Мартина Ферна ты боялась?

Тут вмешивается фру Хансен.

— Вам не следовало бы задавать ребенку столько вопросов, господин Ферн.

— Почему?

— Мы обещали позвонить в санаторий!

— Ответьте мне сами… были причины бояться Мартина Ферна?

— Сплошь и рядом вы бывали весьма несдержанны…

— Это когда он напивался?

Ответа нет. Прохаживаюсь по квартире, разглядываю мебель. Проведя по столу пальцем, смотрю, нет ли пыли. Фру Хансен поджимает губы. Она стоит в дверях, скрестив на груди руки. Сажусь на диван, достаю сигареты. На столе стеклянная оранжевая пепельница. Непохоже, чтобы ею когда-нибудь пользовались.

— А что, Мартин Ферн бил посуду?

— Я не намерена с вами об этом говорить! — отвечает фру Хансен.

Иду в кабинет. На столе плотный лист зеленой бумаги, вправленный в тисненый кожаный футляр. Над письменным столом маленький бар. Подхожу к нему, берусь за ручку.

— Там ничего нег! — говорит фру Хансен.

Лина вошла следом за мной в кабинет. Фру Хансен стоит в дверях. Стража.

— Значит, бар пустой.

— Да. Госпожа не хотела держать в доме спиртное после того случая…

— После какого случая?

— После того вечера, — говорит она.

Присаживаюсь к письменному столу. Фру Хансен стоит в дверях.

— Что такое натворил этот Мартин Ферн?

— И вы еще спрашиваете…

— Он что, устроил публичный скандал?

— Уж вы постарались, чтобы он стал публичным!

— Черт побери, откуда мне это знать! Я же потерял память.

Снова чувствую: она мне не верит. Думает: очередная хитрость Мартина Ферна.

Широкая гладкая крышка письменного стола. У края на бронзовой подставке пушечное ядро. Беру его и взвешиваю на ладони. У Лины от страха сузились глаза. Кладу ядро на стол, улыбаюсь. Лине совсем не смешно. Наконец на ее лице проступает робкая улыбка. Лина хочет меня успокоить. Обе женщины начеку. Готовы повернуться и бежать в любой момент, если бы я вдруг снова стал Мартином Ферном. На улице какой-то малыш тщетно зовет маму. Все зовет и зовет. Жалобно, тоскливо, неумолчно.

Справа на крышке письменного стола глубокие засечки в дереве. Они идут вдоль жилок. Рядом кинжал — по всей вероятности, для разрезания бумаги. Вынимаю кинжал из футляра. Он тонкой работы, рукоятка с инкрустациями. Лезвие в точности подходит к зарубинам в крышке. По очереди подношу его к каждой. Слева на крышке письменного стола несколько темных кругов, словно от стакана. На шкафчике повыше стола — женский бюст. Похоже, что Эллинор Ферн в молодости. У носа широкая трещина. За бюстом зарубины в стенке.

Фру Хансен следит за мной. Видит, как мой взгляд перескакивает с одной вещи на другую. На лице ее проступает глубокое удовлетворение.

Все становится на свое место.

Вот тут он сидел, со своим бокалом, со своей злобой. Потом вдруг схватил пушечное ядро и швырнул в женский бюст на шкафчике. Затем взял нож для разрезания бумаги и воткнул в письменный стол. Отчаяние.

Почему?

— Что такое натворил Мартин Ферн? — спрашиваю я.

Смотрю на Лину. Отвечает фру Хансен:

— И вы еще спрашиваете…

— Он скандалист? Чудовище?

Она кивает.

— Я ничего не помню! Не могу понять, что здесь произошло.

Фру Хансен поджимает губы. Если бы я хоть раскаивался. Правда, она вовсе не намерена меня прощать. Но так или иначе — я должен раскаяться.

— Я ни о чем не жалею, — говорю я ей. — Решительно ни о чем!