Дары Кандары - [14]

визитную карточку страны Арбат, толпились кругом, вставая на цыпочки и вытягивая шеи. Кукла

оглядывалась по сторонам, пританцовывала, постукивая по мостовой маленькими башмачками,

подмигивала, призывно махала рукой, улыбалась застенчиво, даже кланялась… Если смельчак находился –

буквально в несколько минут кукла чертила его портрет – скупыми, емкими штрихами. Публика

аплодировала – и обаятельной марионетке и искусному кукловоду-художнику – шаржи были удачны. Сам

Аркадий Яковлевич тоже был счастлив – особенно радовали его очарованные детские мордашки, с

радостным изумлением глазевшие на игрушку – как и он сам когда-то. К тому же зарабатывал он, не в

пример прошлому, столько, что наконец-то смог позволить себе курить трубку и пить по вечерам кофе.

Аркадий Яковлевич пополнел, стал лучше выглядеть – дочка, навестив его в июле, решила даже, что у папы

удачный роман. Так прошло лето…

А потом наступил обычный сентябрьский понедельник… Народу было немного – похолодало.

Толстая мамаша с украинским прононсом заказала портрет своей дочери – необыкновенно обаятельной

семилетней дурнушки – кареглазой, пухлощекой, с зубками набекрень и невесомой тучкой кудряшек над

маленькой головой. Девочка сидела смирно, серьезно смотрела перед собой – ведь «дядя кукла» попросил

не шалить, но искорки смеха прятались под пушистыми ресницами – вспыхнут мгновенно, только выпусти

их на волю. Аркадий Яковлевич рисовал почти машинально – за долгие годы изготовление портретов

доведено было до автоматизма. Здесь завиток, тени под глазами чуть глубже, родинка у виска… Готово! Он

бросил последний взгляд на лист бумаги – и обомлел. Уличный портрет, жалкий набросок, сбитый за пять

минут – был лучшим из сотворенного им за жизнь. С шероховатого ватмана смотрела живая семилетняя

девочка с искорками смеха из-под ресниц. Заказчица наверное сочла его сумасшедшим – Аркадий

Яковлевич буквально вырвал из рук женщины портрет, подхватил куклу под мышку и побежал, вернее

полетел домой… Господи, за что мне такое счастье, чем порадовал тебя Господи?! Получилось!!! По

лестнице – вприпрыжку, плевать на занывшее сердце, плевать на ноющие руки – к холсту. Аквамарин,

краплак, кобальт, осенний запах льняного масла, липкий от старости стерженек кисти… Только бы удалось!

…»Скорая» уехала в полшестого утра. Аркадий Яковлевич лежал на продавленной кушетке,

всхлипывая бессильно сквозь зубы. Черта с два! Бодливой корове бог крыльев не дал. Раздавленные ампулы

лежали кучкой на блюдце с отбитым краем, мерзко пахло аптекой. Мольберт задрал к потолку тощие лапы,

брошенная в сердцах палитра отпечаталась на стекле книжного шкафа. Кукла уныло висела на гвоздике,

приоткрыв левый глаз. Со стола безмятежно улыбалась девочка – несколько четких штрихов – ведь смог

же?! Единожды за жизнь получилось – и на том спасибо. Вышло по-настоящему – абсолютный,

камертоновый вкус к живописи – единственный талант Аркадия Яковлевича, не могли отрицать даже

злейшие враги и завистники. Ох, горе-злосчастье…Как говорил дедушка: «Где взять мазл, если ты

шлимазл?» Аркадий Яковлевич прислушался к затихающей под левой лопаткой боли, сплюнул в блюдце –

после нитроглицерина во рту остается отвратительно горький привкус, завернулся в несвежее одеяло и

уснул. И увидел во сне свою картину – ту о которой всегда мечтал.

…Осенний уголок старого сада, дождь и солнце одновременно. Узенькая дорожка, уходящая в

заросли, кружевная беседка, затянутая плющом. Мощные узловатые стволы деревьев, арки крон. И яблоки,

яблоки повсюду – желтеющие на ветках, укрытые в траве, падающие и как бы пойманные в падении

солнечные мячики. И девочка-подросток, прижавшись к стволу, смотрит с улыбкой на яблочный дождь… В

рисунке крон и ветвей кажутся звери и птицы, с неба будто ангелы смотрят – и все это вместе, не пестрое, не

разрозненное, но живое! И нарисовано им…

Неделю Аркадий Яковлевич провел дома, в постели – непростительно молодой врач «Скорой

помощи» прописал полный покой. Приезжала дочка с фруктами и жалобами на мужа. Заходил сосед с

бутылкой кагора – его, мол, даже детям дают для укрепления здоровья. В самом деле, после сладкого вина

на душе полегчало. Через неделю Аркадий Яковлевич снова вышел на Арбат.

Теперь он рисовал медленнее, вдумчиво вглядываясь в каждый росчерк карандаша, каждый жест

своей марионетки... А вечером, не в силах понять происшедшего, впервые в жизни напился в хлам. Ночевал

у каких-то знакомых, черт его знает где и с кем спал… На пятьдесят четвертом году жизни он все-таки стал

художником!

Он вернулся домой пешком, перебирая улицы как фотографии. Поднялся по знакомой лестнице, с

первого раза вытащил нужный ключ. Достал с антресолей свой первый мольберт. Выбрал холст, проверил

грунтовку, налил масла в крышечку из-под кофе, отыскал в ящике любимую кисть… И закрепил ее в