Дарий Великий не в порядке - [66]

– Я же говорил, – сказал Сухраб и ударил меня по плечу. – У твоей бабушки получается лучше всех.

– Да.

Ложкой я отломал небольшой кусочек кебаба. Из всех персидских блюд кебаб, возможно, выглядит самым подозрительным образом, даже подозрительнее, чем фесенджан. Каждый кебаб имеет форму мягкого коричневого бревнышка, которое блестит от масла и жира и имеет ямки в тех местах, где папа прищипывал фарш, чтобы он держался на вертеле.

Глубокий намек на кое-что непристойное.

Моя двоюродная сестра Назгол, которая на самом деле была Призраком Кольца, сидела в тот день рядом со мной, наблюдая, как Лале резала кебаб и подкладывала себе в рис помидоры, жаренные на гриле. Назгол повернулась ко мне и положила в рот лепесток цветка, вырезанного из редиса.

– Хочешь?

– Нет, спасибо.

– Это же полезно. Вот. – Она попыталась просунуть кусочек редиса между моих губ, но я рассмеялся и отвернулся.

– Не надо, Назгол-ханум, – сказал Сухраб. – Оставь его в покое.

Назгол пожала плечами и предложила редиску Лале, которая быстро закинула ее в рот и вся сморщилась.

Сухраб наблюдал за тем, как давится Лале. Он поймал мой взгляд и усмехнулся.

– Спасибо, – сказал я. – Я пойду еще возьму. Хочешь?

– Мерси, Дариуш. – Он снова сощурился, а потом сказал: – Может, чуть-чуть.

– Ладно.

Я взял обе наши тарелки в кухню, где все доступные поверхности были заставлены блюдами с кебабами и рисом. Когда ужин закончится, стопки тарелок будут еще выше, чем гора, которую мы с мамой перемыли после Навруза.

Вечеринка с челоу-кебабом – довольно-таки дерзкая затея.

Пока я зачерпывал себе риса с шафраном, папа накладывал в свою тарелку еще одну порцию овощей. На этот раз он никак не прокомментировал мой выбор еды, хотя вторая порция риса – это классический изъян рациона. Он был слишком занят выслушиванием советов и критики в отношении приготовления кебабов от всех мужчин семьи Бахрами.

– Нужно подгадать количество соли. Это очень важно, – сказал дядя Джамшид.

– Прищипывай лучше, а то с шампура упадут, – сказал дядя Сохейл.

– Проверь, чтобы гриль был достаточно горячим, – сказал Бабу. – Но не слишком раскаленным.

Мне было почти жаль папу.

Почти.

Я ловил его взгляд, чтобы понять, нужна ли ему моя помощь.

Но папа улыбнулся мне и повернулся к Бабу.

– Мне нравится обмазывать пальцы растительным маслом, а не водой, – сказал папа. – Фарш не так сильно прилипает. Хотя пятен, конечно, больше.

Мужчины семьи Бахрами кивнули в знак одобрения.

Я ему не завидовал.

Честно.

Место моего отца тоже пустовало.

Возможно, он уже понял, как его заполнить.

Такое вполне возможно.

Сверхскопление Девы

Когда столько персов собираются в одном месте, их количество неизбежно достигает критической массы, и они начинают играть в «Грача».

На этот раз Бабу играл в одной команде с дядей Сохейлом, а папа – с дядей Джамшидом.

Я не мог понять, как можно играть в «Грача» столько, сколько играл Ардешир Бахрами.

Иногда я замечал, что он играет даже в постели, с самим собой: раскладывает карты на одеяле и придумывает ходы и ответные ходы воображаемых оппонентов и воображаемых товарищей по команде.

Я нашел местечко в уголке и наблюдал, как мужчины семейства Бахрами – и Стивен Келлнер – начинают делать ставки.

Как ему это удавалось?

Как он мог так легко и просто к ним присоединиться?

– Дариуш, – сказал Сухраб. – Ты подвис?

– А?

– Ты говоришь, что тебя иногда заклинивает. И ты думаешь о чем-то грустном.

– А. – Я сглотнул и потянул за завязки на толстовке. – Ничего особенного.

– Эй, слушай. – Сухраб поднял меня на ноги. – Я больше не позволю тебе подвисать. – Он повел меня к столу, за которым сидели Парвиз и Навид, сыновья дяди Сохейла. Парвизу было двадцать три, Навиду – двадцать один, и по возрасту они были мне ближе всех, если не считать Назгол, девятнадцатилетней назгул.

– Дариуш, – сказал Парвиз. Его голос был звучным и густым, как мягкое арахисовое масло. Акцент почти не проявлялся, только в резкости гласных и рисунке предложений, как будто во всем, что он произносил, таился вопрос. – Как так вышло, что ты никогда не рассказывал нам, что играешь в футбол?

– Ой. Э…

– Сухраб сказал, что ты здорово играешь.

Я изо всех сил сдерживал улыбку.

– Это правда. Вам надо посмотреть.

– Не так уж и здорово.

– Нет, здорово! Ты бы слышал, что сказал Али-Реза. Он так разозлился, говорил, мол, это нечестно, я никогда в жизни больше не стану играть против вас двоих.

Парвиз фыркнул:

– Ты все еще с ним играешь?

– Я думал, он переехал, – добавил Навид.

Голос Навида был глубоким, как у его матери. Он унаследовал ее изящные изогнутые губы и длинные темные ресницы Маму. У меня тоже бабушкины ресницы, из-за которых меня часто дразнят в школе.

Хотя, если честно, они мне нравятся.

Правда.

– Он собирался переезжать в Керман, – сказал Сухраб. – Но его отец потерял работу, и ему пришлось остаться тут.

По-моему, Али-Реза был полным дебилом, образцовым воплощением Бездушного Приверженца Господствующих Взглядов, но я все равно испытал к нему жалость.

Оказалось, что и у Али-Резы есть Проблемы по Отцовской Части.

Сухраб дал Парвизу и Навиду подробный отчет о нашей последней игре. Он представил меня в куда лучшем свете, чем было на самом деле, замалчивая пасы, которые я пропустил, и преувеличивая значение всех ударов, которые я отразил.