Дарий Великий не в порядке - [30]
Али-Реза должен был быть форвардом в своей команде, но Сухраб играл так напористо, что Али-Реза в основном только и делал, что помогал Хуссейну отражать безжалостные атаки на свои ворота.
Тренер Хендерсон высоко бы оценил агрессивность Сухраба.
Нельзя сказать, что Али-Реза играл неагрессивно. Мне приходилось отбивать его мячи, и в основном это удавалось благодаря удаче, случайному стечению обстоятельств и латентным воспоминаниям о тренировках, предшествовавших появлению в моей жизни лекарств.
Мне начало казаться, что я неправильно истолковал отношения между Сухрабом и Али-Резой, приняв их сначала за дружеские. Ведь на самом деле парней явно связывало что-то вроде жажды кровной мести, которую можно было утолить только в спортивном противостоянии, только играя в соккер/неамериканский футбол.
Они боролись куда яростнее, чем Трент Болджер и Циприан Кузумано, и я нарушал баланс их взаимного мщения, не давая Али-Резе забить гол.
Самое крутое случилось, когда я произвел идеальный подкат, выхватив мяч у Али-Резы и послав его Сухрабу.
В тот момент я почувствовал себя чистым иранцем, даже при том что был покрыт зелеными пятнами от травы.
Али-Реза фыркнул и побежал за Сухрабом, но тот увернулся от Хуссейна и забил еще один гол.
– Pedar sag, – сплюнул Али-Реза, проследовав за Сухрабом обратно к центру поля.
Сухраб остановился и что-то ответил, после чего они оба начали так быстро кричать друг на друга на фарси, что я не мог разобрать ни слова. Али-Реза толкнул Сухраба, тот толкнул в ответ, и я уж подумал, что ситуация начала обостряться, пока к их крикам не присоединился крик Хуссейна.
Я понял совсем мало, но различил слово nakon, которое означает «не надо», из чего я сделал вывод, что Хуссейн просит их прекратить.
Сухраб покачал головой, подбежал ко мне и хлопнул меня по плечу.
– Отличная работа, Дариуш.
– Спасибо, – сказал я. – Э…
Но Сухраб снова убежал, и я не успел спросить, что произошло.
Мы играли целую вечность.
Играли, пока я едва не начал валиться с ног.
Играли, пока моя футболка не промокла насквозь и не стала прозрачной от пота, а трусы под шортами не натерли мне всё аж до Восьмого Уровня.
Я вновь пожалел, что не взял более комфортное нижнее белье.
Счет я не вел, но Сухраб объявил, что мы выиграли с преимуществом в три гола.
Он налетел на меня, потно обнял и хлопнул по спине, после чего перекинул руку мне через плечо, и мы отправились в раздевалку.
– Ты круто играл, Дариуш.
– Не круто, – сказал я. – Не так, как ты.
– Нет, круто, – ответил Сухраб. – Точно говорю.
Я почти ему поверил.
Почти.
– Спасибо.
Я решил тоже положить руку ему на спину, хотя и чувствовал себя при этом странно, и дело не только в том, что по шее Сухраба бежал пот.
Сухраб дотрагивался до меня с такой легкостью.
Мне нравилось, как уверенно он это делал.
Хуссейн и Али-Реза шагали перед нами, положив руки на затылки одна на другую и широко разведя локти (тренер Фортес любил называть такой жест «коброй проигрыша»). По футболкам сзади расползались огромные овалы пота. Они не произнесли ни слова с тех пор, как игра закончилась.
– М-м…
Сухраб, сощурившись, взглянул на меня.
– Ты часто с ними играешь?
– Да.
– Кажется, они… ну…
– Они не любят проигрывать.
– А вы друзья?
Сухраб пожал плечами.
– У Али-Резы много предрассудков. В отношении бахаи.
Я задумался. Дома, в Америке, всех персов, даже Частичных вроде меня или Лале, объединяет наша «персидскость». Мы вместе празднуем Навруз и Шахаршанбе-Сури, устраивая большие вечеринки. Бахаи, мусульмане, евреи, христиане, зороастрийцы и даже светские гуманисты, как Стивен Келлнер. И религия не имеет значения. Ни малейшего.
Для этого нас в Америке слишком мало.
Но здесь, в окружении персов, Сухраб отличается от других из-за того, что он бахаи.
Здесь он как мишень.
– А что значит pedar sag?
Сухраб дернул подбородком.
– Это означает «твой отец собака». Очень грубое выражение.
– Ой.
Об этом я тоже задумался. В Америке куда хуже назвать кого-то «матерью собаки», чем отцом.
– Али-Реза сказал тебе это?
– Все в порядке, – ответил Сухраб. – Али-Реза такой человек. Меня это не сильно беспокоит.
Обычно, когда я говорю нечто подобное, я имею в виду прямо противоположное.
Меня слишком многое беспокоит. Это одна из причин, почему Стивен Келлнер часто во мне разочаровывается.
– Знаешь что, Сухраб? – произнес я. – Мне кажется, Али-Реза злится, потому что ты в сто раз его лучше.
Сухраб улыбнулся мне, сощурившись. Он потряс мое плечо и потрепал по голове, отчего капли пота c кончиков волос полетели в разные стороны. Его это ничуть не смущало.
– А знаешь что, Дариуш? Ты тоже куда лучше него.
Тюрбан аятоллы
В школе Чейпел-Хилл мы никогда не принимаем душ после занятий физкультурой. Не знаю почему, учитывая, что от нас жутко несет после забегов или тренировок на скалодроме. Или даже после игр с сеткой с такими чрезвычайно агрессивными игроками, как Толстячок Болджер или Чип Кузумано. Но урок продолжается почти до самого звонка, остается всего пять минут на то, чтобы переодеться, смазать подмышки дезодорантом и ломануться на геометрию в другое крыло школы.
(«Вперед, громилы».)
Поэтому я немного напрягся, когда Сухраб достал из своего нейлонового рюкзачка мыло и шампунь.
После поездки в Иран в жизни Дария Келлнера многое изменилось: он наконец наладил отношения с отцом, занимается футболом, работает в чайном магазине, а со своим лучшим другом Сухрабом общается по скайпу. А еще он влюбился. Но вскоре все рушится: работа в магазине дается ему с трудом, Сухраб не отвечает на звонки, отец постоянно в командировках. И еще, кажется, Дарий влюбился не в того… Дарий в порядке – как будто он наконец нашел себя в этом мире. Но, может, быть в порядке – недостаточно? Может, Дарий заслуживает большего?
Амелия была совсем ребенком, когда отец ушел из семьи. В тот день светило солнце, диваны в гостиной напоминали груду камней, а фигура отца – маяк, равнодушно противостоящий волнам гнева матери. Справиться с этим ударом Амелии помогла лучшая подруга Дженна, с которой девушка познакомилась в книжном. А томик «Орманских хроник» стал для нее настоящей отдушиной. Ту книгу Амелия прочла за один вечер, а история о тайном королевстве завладела ее сердцем. И когда выпал шанс увидеть автора серии, самого Нолана Эндсли, на книжном фестивале, Амелия едва могла поверить в свое счастье! Но все пошло прахом: удача улыбнулась не ей, а подруге.
Взору абсолютно любого читателя предоставляется книга, которая одновременно является Одой Нулевым Годам (сокр. ’00), тонной «хейта» (ненависти) двадцатым годам двадцать первого века, а также метамодернистической исповедью самому себе и просто нужным людям.«Главное, оставайтесь в себе, а смена десятилетий – дело поправимое».
Когда жизнь человека заходит в тупик или исчерпывается буквально во всем, чем он до этого дышал, открывается особое время и пространство отчаяния и невесомости. Кейси Пибоди, одинокая молодая женщина, погрязшая в давних студенческих долгах и любовной путанице, неожиданно утратившая своего самого близкого друга – собственную мать, снимает худо-бедно пригодный для жизни сарай в Бостоне и пытается хоть как-то держаться на плаву – работает официанткой, выгуливает собаку хозяина сарая и пытается разморозить свои чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Охота на самцов» — книга о тайной жизни московской элиты. Главная героиня книги — Рита Миронова. Ее родители круты и невероятно богаты. Она живет в пентхаусе и каждый месяц получает на банковский счет завидную сумму. Чего же не хватает молодой, красивой, обеспеченной девушке? Как ни удивительно, любви!
В сборник популярного ангольского прозаика входят повесть «Мы из Макулузу», посвященная национально-освободительной борьбе ангольского народа, и четыре повести, составившие книгу «Старые истории». Поэтичная и прихотливая по форме проза Виейры ставит серьезные и злободневные проблемы сегодняшней Анголы.
После смерти своей лучшей подруги Ингрид Кейтлин растеряна и не представляет, как пережить боль утраты. Она отгородилась от родных и друзей и с трудом понимает, как ей возвращаться в школу в новом учебном году. Но однажды Кейтлин находит под своей кроватью тайный дневник Ингрид, в котором та делилась переживаниями и чувствами в борьбе с тяжелой депрессией.
Аристотель – замкнутый подросток, брат которого сидит в тюрьме, а отец до сих пор не может забыть войну. Данте – умный и начитанный парень с отличным чувством юмора и необычным взглядом на мир. Однажды встретившись, Аристотель и Данте понимают, что совсем друг на друга не похожи, однако их общение быстро перерастает в настоящую дружбу. Благодаря этой дружбе они находят ответы на сложные вопросы, которые раньше казались им непостижимыми загадками Вселенной, и наконец осознают, кто они на самом деле.
Вскоре после самоубийства отца шестнадцатилетний Аарон Сото безуспешно пытается вновь обрести счастье. Горе и шрам в виде смайлика на запястье не дают ему забыть о случившемся. Несмотря на поддержку девушки и матери, боль не отпускает. И только благодаря Томасу, новому другу, внутри у Аарона что-то меняется. Однако он быстро понимает, что испытывает к Томасу не просто дружеские чувства. Тогда Аарон решается на крайние меры: он обращается в институт Летео, который специализируется на новой революционной технологии подавления памяти.
Однажды ночью сотрудники Отдела Смерти звонят Матео Торресу и Руфусу Эметерио, чтобы сообщить им плохие новости: сегодня они умрут. Матео и Руфус не знакомы, но оба по разным причинам ищут себе друга, с которым проведут Последний день. К счастью, специально для этого есть приложение «Последний друг», которое помогает им встретиться и вместе прожить целую жизнь за один день. Вдохновляющая и душераздирающая, очаровательная и жуткая, эта книга напоминает о том, что нет жизни без смерти, любви без потери и что даже за один день можно изменить свой мир.