«Дар особенный»: художественный перевод в истории русской культуры - [98]
В Ю.Д. Левине удивительным образом сочеталось несовместимое: теоретик, историк и практик перевода. Философ, историк и художник – три совершенно различных типа творческой личности, и мы выдаем желаемое за действительное, когда полагаем, что и в реальности дополняет друг друга то, что «прекрасно дополняет друг друга». Ю.Д. Левин действительно способен был видеть то, чего не видели другие. Писать историю художественного перевода, прослеживать эволюцию переводческих принципов ему помогала способность к обобщениям и интерес к поиску общих закономерностей, но также и присущий ему взгляд изнутри – переводческий дар и готовность оценить достижения предшественников.
Ю.Д. Левин был представителем петербургской плеяды гуманитариев-подвижников, эрудитов, источниковедов, многие из которых были не чужды художественному переводу. Те из них, кто составили славу петербургской школы художественного перевода, если и не были профессиональными филологами, тоже в известном отношении были эрудитами и источниковедами. В этом смысле учителями Ю.Д. Левина были В.М. Жирмунский, М.П. Алексеев, Б.Н. Томашевский, Э.Л. Линецкая, Ю.Б. Корнеев, друзьями и соратниками – А.В. Федоров, Н.Я. Дьяконова, Л.М. Лотман, Е.Г. Эткинд. Художественный перевод, академический комментарий, библиографическая справка были для них не работой, а «святым ремеслом», которым можно было гордиться и которое не допускало ни единой фальшивой ноты, ни одной непроверенной цитаты. Если речь шла о переводе, то задача ставилась одновременно скромная, но максималистская: переводчик должен умереть в переводимом произведении, но в результате в русской литературе должно появиться оригинальное произведение, наделенное всеми особенностями оригинала. Для Ю.Д. Левина, как для любого представителя этой замечательной плеяды, сфальшивить в ремесле, коль скоро оно «святое», было равносильно той грязи, к которой, по известной притче о горностае, никак не мог прикоснуться этот чистоплотный зверек. Горностаев, если верить этой притче, ловят, устраивая большие грязные лужи, к которым их методично гонят. Поколение Юрия Давидовича уходит, оставляя нам представление о том, что ремесло, при нашей к тому готовности, может быть и «святым».
Анатолий Гелескул
Давно, в конце 1970-х годов, одна моя студентка попросила меня узнать у Толи Гелескула, пишет ли он стихи. В ближайший свой приезд в Загорянку я задал этот вопрос, который и мне был интересен. Толя ответил, что стихов не пишет, а вот свои переводы (образы, метафоры) в современной русской поэзии с удовольствием, иронией или негодованием постоянно обнаруживает. О чем же тогда идет разговор? Анатолий Гелескул – изумительной глубины, оригинальности и силы русский поэт ХХ века, стихов не писавший, но стихи нам оставивший. Мое поколение выросло на поэзии Гелескула, т. е. русских стихах, без которых немыслима современная Россия, которые мы знали и знаем наизусть и которые мы запомнили как переводы из Лорки, Верлена, Мицкевича, Хименеса, Нерваля. Поэзия, в отличие от почти всего остального на земле, бессмертна:
Александра Марковна Косс, ученик и учитель
Мне и сейчас трудно себе представить что-либо более противоестественное, чем сочетание военной кафедры и Александры Марковны Косс. Вот уж поистине единство и борьба противоположностей. Тем не менее познакомился я с ней в 1970 году именно на занятиях военного перевода, которые она блистательно вела, которые ничем «военным» меня не обогатили и которые мне запомнились самой Александрой Марковной, ее несравненным благородным, ироничным, эрудированным, педантичным изяществом.
Со студенческой скамьи отправившись в Пушкинский Дом, а не на переводческую стезю, я пытался заниматься литературой так, как меня тому учила Эльга Львовна Линецкая в переводческом семинаре при ленинградском Доме писателя, в который меня привела Александра Марковна Косс. С тех давних времен я убежден в том, что именно она определила мою судьбу, поскольку до сих пор главным событием в своей жизни считаю семинар Линецкой.
Однако и сама Александра Марковна учила меня многому: жарить картошку исключительно на сливочном масле, причем не жалея его, находясь в военных лагерях, ничего (т. е. любимые мои коленца) не выкидывать, обращаться к словарю именно в тех случаях, когда ты уверен, что он тебе не нужен, но главное, учила быть уверенным в себе, невзирая на слабость и разного рода слабости.
Представление о ленинградской и московской школах художественного перевода (на самом деле весьма условное) существует для того, чтобы мы понимали, что «не всё так одинако» (строки: «А тот, кому всё одинако, / любовного не знает смаку» из перевода одного маститого московского поэта и переводчика очень «любила» Александра Марковна). По-видимому, многие со мной согласятся, что по переводам А.М. Косс можно получить максимально точное представление о переводческих принципах ленинградской школы: гордой (а не раболепной) верности, точности, честности по отношению к оригиналу, о переводе как искусстве, а не как сердечном порыве.
