Значение translatio как единственно возможной формы общения, коммуникации в жизни человека и общества явно недооценивается. Чтобы быть понятым, человек (социальная группа, политическая партия, религия) должен перевести-перенести то, что он хочет донести до своего собеседника, либо на его язык, либо на найденный или сотворенный пограничный язык общения. Только так старик может понять ребенка, человек образованный – необразованного, верующий – атеиста, одна идеология – другую, одна цивилизация – другую цивилизацию.
Адаптация инонациональной культуры – чужого – осуществлялась в России (как, впрочем, и в любой другой стране) тремя способами. С одной стороны, это был выход – уход из своей культурной среды – смена языка, часто также веры, – как правило, сопровождаемый добровольным или вынужденным отъездом из страны. С другой – настолько полное и глубокое погружение в любимую чужую культуру, что возникало вполне автономное и самодостаточное пространство, успешно отторгавшее от себя враждебное, хотя и родное окружение. И наконец, translatio чужого на родную почву, перевод-перенос из культуры в культуру.
Всеми нами широко используемое словосочетание «особая роль» оказывается недостаточным, если речь идет о роли перевода в жизни России. Роль была главной. Вспомним великий переводческий проект X–XI веков, после принятия Русью христианства. Вспомним переводческий проект Петра I, сопровождавший его реформы. Вспомним переводческий проект Запада последних десятилетий XIX столетия, когда первые переводы великого русского романа на западноевропейские языки превратили Россию в законодательницу моды в области культуры. На протяжении XVIII–XX веков художественные переводы воспринимались в России читателями как неотъемлемая часть национальной литературы. Стихотворные переводы Жуковского, Пушкина, Лермонтова, А.К. Толстого, Тютчева, Анненского, Гумилева, Пастернака, Заболоцкого, Тарковского входят в золотой фонд русской поэзии.
Вывод, по-моему, очевиден. Только в том случае, если народ, опираясь на переводы, пробуя все «аккорды», сумеет создать «всемирный язык», он сможет претендовать на то, чтобы его культура переводилась на все языки мира, претендовать на положительный образ своей страны в мире.
Интересом к теории и истории художественного перевода в России я обязан моим учителям, М.П. Алексееву, Ю.Д. Левину, Е.Г. Эткинду, А.В. Федорову. В то же время я не мыслю своей жизни без художественного перевода как замечательнейшего ремесла, в котором моими наставниками были Э.Л. Линецкая, А.М. Косс, А.М. Гелескул, Л.М. Цывьян, Б.В. Дубин. Издания их переводоведческих трудов и сборники их переводов с дарственными надписями стоят на полках моей библиотеки, им первым на их строгий суд я давал некоторые их тех работ, которые включены в эту книгу.
С русского языка на всемирный
Русская литература к началу XIX столетия вступила в самый блистательный период построения «культурных империй». Отличие подобных построений от традиционных состоит, по-видимому, в том, что не народ, обуреваемый имперскими амбициями, расширяет свои границы, а, наоборот, самые значительные инонациональные культурные достижения переносятся на новую почву и тем самым не только бесконечно ее обогащают, но и в буквальном смысле «раздвигают» границы. В то же время translatio (перенесение, перевод-перенос из одной культуры в другую) на свою территорию территорий иноземных – без какого бы то ни было ущерба для этих чужих земель – придавало им новые, подчас редкой красоты очертания, давало им новую жизнь. Культурные экспансии осуществлялись русскими писателями благодаря включению в орбиту собственных интересов всего культурного богатства, накопленного человечеством. Немаловажно, что, обращаясь к культурным достижениям других народов, воссоздавая их, интерпретируя и описывая, русские писатели подчас вносили огромный вклад в осмысление мировой культуры. При этом осуществлялось небывалое по масштабу translatio идей, чувств, обычаев, поведенческих моделей, жанров, поэтических форм.
Решающая роль в построении культурной империи принадлежит Пушкину, создавшему в русском языке и русском мирочувствовании аналог едва ли не всем ключевым и знаковым размерам и жанрам, бытовавшим до него в мировой литературе: греческому гекзаметру и стихам, «балладному» размеру и поэзии провансальских трубадуров, испанскому романсеро и стиху сур Корана, вплоть до исторического романа в духе Вальтера Скотта.
«Протеизм» Пушкина, его способность к перевоплощению именно в области художественного перевода обеспечили поэту неоспоримые преимущества перед его современниками, многие из которых – Жуковский, Батюшков, Востоков, Катенин, Козлов, Баратынский – были замечательными мастерами русского стихотворного перевода. Именно он, благодаря его всемирной отзывчивости, которая отмечалась всеми, а благодаря Достоевскому получила идеальное словесное воплощение, даже сквозь тексты Мериме, преодолев посредник, сумел пробиться к первородному славянскому фольклору, воссоздать в русской поэзии стихию «песен полудикого племени»
