Дар милосердия - [30]

В ней слилась вся красота мира, которую я когда-либо видел. Она была тем образом, что сиял незримо в глубине моего сознания, когда я останавливал взгляд на какой-нибудь красотке и отворачивался, разочарованный. Она была моим тайным мерилом всего.

Даже чем-то большим — моей личной богиней, моей музой. Чтобы ее найти, я прошел всю улицу до последнего дома. Потому что дом в конце улицы — это воплощение одиночества, а богини и одиночество, как я уже говорил, идут рука об руку.

Она была уже почти рядом, когда приземлилась «Звездная мечта-2», нелепая падающая звезда разбила вдребезги иллюзию летнего неба и, опираясь на раскаленные струи газа, гордо заняла место под солнцем рядом с первой «Звездной мечтой».

И тут моя богиня стала таять на глазах. Сперва затуманились божественные черты, воплощение моих воспоминаний, потом высокое божественное тело, достойное греческих статуй, цветущая грудь… Совершенное создание поблекло, растворилось и исчезло.

Там, где зеленел парк и стоял городок моего детства, вновь раскинулись необъятные ледяные равнины, дарящие холодный блеск далекому, бесстрастному солнцу.

Когда разум сталкивается с абсолютным одиночеством, он начинает творить. Он создает, потому что не может иначе, потому что созидание — это крайнее средство против безумия, последний защитный механизм.

Однако такое созидание всегда ограничено нашим опытом и стандартными уловками разума, рассчитанными на обычное одиночество. Это регрессия и романтические фантазии.

Когда я первый раз ступил на ледяные равнины Плутона, то столкнулся с одиночеством, к которому не был готов, которое не мог вынести. Моей рассудочной реакцией было напиться до бесчувствия. Реакция подсознания оказалась более сложной.

Я решил, сам того не сознавая, что в следующий раз, когда взгляну на эти ледяные равнины, то увижу нечто, что защитит меня от одиночества. И мозг, обрабатывая их изображение на сетчатке, сам создал образы, вселяющие уверенность.

Что может быть более ободряющим для любого мужчины, чем дом его детства? Чем его мать и отец… чем его богиня?

Разум творит только то, что должен, и лишь пока это требуется.

Два человека на Плутоне никогда не испытают такого одиночества, как единственный человек на Плутоне. Ни один из них не познает абсолютного одиночества.

Когда я увидел, как садится второй корабль, то понял, что больше не одинок, — и мое творение обратилось в ничто.

Я уже говорил, что моя история о богине — в то же время и попытка оправдания перед богинями предполагаемыми, перед почти богинями… и перед той единственной, настоящей, если мы с ней когда-нибудь встретимся.

Одно дело — искать, не зная, как она выглядит, и совсем другое — зная точно. В первом случае ищешь подсознательно, во втором все иначе.

Я ищу свою богиню каждый день. Брожу по рассветным улицам и вечерним проспектам. Я полюбил парки, и вы можете найти меня у тихого озера или гуляющим вдоль аллей, обсаженных кленами.

Я ищу. Ищу свою богиню. Вы ее не встречали?

РАЗМАХОМ НОВЫХ ЗДАНИЙ С ПРЕЖНИМ СПОРЯ [10]

2150–2200 гг. н. э. Человек наконец познал суть счастья. Нет больше нужды гоняться за неуловимой синей птицей. Теперь счастье зримо и осязаемо — это собственный дом, и социальный статус человека определяется числом кирпичей и бревен, из которых его дом сложен.

В обществе, где ценят красоту, в почете художники. Философы пользуются уважением там, где ценят мудрость. Неудивительно, что в обществе, где поклоняются зданиям, почитают строителей. Прибавьте к этому неоспоримый факт, что в последние двести лет цены на недвижимость неуклонно ползли вверх, и другой факт, равно неоспоримый, что профсоюзы строителей за то же самое время преумножили свое влияние, и вы получите некоторое представление об аристократии, процветавшей во второй половине XXII века.

Нэт-Уирос. «Терранская аристократия», с. 461–462

I

Нельзя забывать, что здания бывают двух типов. Одни возведены из камня, другие — из идей.

Нэт-Уирос. «Терранская аристократия», с. 462

Кэти встретила Торо субботним майским утром, когда рвала в лесу фиалки. Каждую весну она собирала цветы и продавала в деревне. Вырученных денег обычно хватало на новое летнее платье, в котором не стыдно было показаться ученикам, когда те приходили на занятия в старинную, построенную еще в XX веке школу.

Торо сидел у ручья и читал книгу. Едва Кэти показалась из зарослей на другом берегу, он поднял голову и сказал:

— Доброе утро.

Волосы у Кэти были темнее апрельской ночи, а в глазах словно отражалась небесная синева. Проза и поэзия занимали все ее мысли. Она унаследовала не только отцовское призвание, но и книги, и все до единой их прочла.

— Д-доброе утро, — пролепетала Кэти. — Вы меня немного напугали.

— Не такой уж я и страшный, — улыбнулся Торо.

Ступая босыми ногами, девушка перешла ручей и взобралась на травяной склон. Хоть и длинноволосый, Торо был гладко выбрит и одет в чистую белую рубашку. Кэти взглянула на книгу в его руках:

— Вордсворт?

Он кивнул:

— «Тинтернское аббатство».

— О, это я люблю! «Опять я вижу… живые изгороди, что ползут, подобно ответвленьям леса… — »[11]

— Вы, верно, учительница?