Дар - [85]

Я ненадолго задумался, действительно ли «везенье» – идеальное слово, не элегантнее ли было бы употребить, например, «счастливый случай», но в ту секунду, видимо, «везенье» оказалось более кстати, потому что Ребекка преодолела последний остаток дистанции между нашими телами, и я на сто процентов знал, что поступаю правильно, обнимая и целуя ее, что я, конечно, не преминул сделать. Еще не закончив поцелуя, я заметил – по грандиозности ощущения поцелуя, – что он лучше всякого Рождества. Сейчас было интересно лишь одно: остановится все на этой сцене или все-таки дело дойдет до продолжения. Чтобы не изменить своей роли ангела терпения, этот выбор я целиком предоставил Ребекке. И она сказала – когда ее губам наконец снова была предоставлена свобода говорить:

– А что ты имеешь против того, чтобы немного полакомиться?

Она была не из тех женщин, что формулируют двусмысленно, поэтому было ясно, что ее предложение относится к области кухни; там и должно оставаться.

– Шоколадный торт собственного приготовления, – добавила она.

– Блестящая идея, – сказал я.

Этими словами я был горд, ибо они доказывали мое геройское владение телом. Другим мужчинам и впрямь было чему у меня поучиться. Кроме того, шоколадный торт, вообще-то, всегда был для меня альтернативой чуть ли не всему на свете. И с этим «чуть ли» я мог бы в данном особенном случае, надеюсь, еще хорошенько пожить некоторое время, подумал я.

Беспощадная последняя воля

Любовный хмель имеет то преимущество, что повседневность, которая обычно требует некоторого преодоления, прежде чем оказаться позади, вдруг осуществляется сама по себе, как в трансе. Например, в пятницу я встал так рано, что на улице было еще темно, помыл посуду – по крайней мере, вымыл чашку и ложечку для кофе, сделал себе кофе, сел к монитору и открыл почту с намерением написать Ребекке пару строк. Поскольку Ангелина наравне с другими еще спала, в папке у меня было одно-единственное сообщение. Которое, однако, было содержательно и по своему действию оставило далеко в тени двойной эспрессо. Оно гласило:

«Господин Плассек, как и было условлено, снова даю о себе знать. Дело обстоит так, что у меня есть еще 10000 евро, которые я могу отдать. Очень важно: я хочу навсегда остаться в безвестности. Почему я тем не менее пишу вам: поскольку это мое последнее денежное пожертвование, у меня есть мысль, кому его предназначить. То есть я вам подскажу, о чем вы должны написать. А вы напишете. И когда статья появится, я отправлю туда деньги. Пока что я жду вашего согласия, а потом скажу, для кого предназначается последнее денежное пожертвование. Пожалуйста, действительно никому ничего не говорите!»

Было бы весьма интересно, какой портрет этого благодетеля составил бы хороший психолог. Но мне-то нравилась прямота этой персоны: она не делала долгих вступлений, а сразу переходила к делу. Поэтому я тотчас ответил:

«Многоуважаемая госпожа или господин Икс, я нахожу, что вам более чем пристало назначить получателя последнего пожертвования. Если это организационно осуществимо и не связано с поездкой в Китай или Мекку, я охотно напишу репортаж.

Сам я имею к вам еще пару вопросов, которые занимают меня уже давно: почему вы делаете пожертвования только по следам моих публикаций? Почему вы оглядываетесь именно на меня? Кто вы? Я, разумеется, уважаю ваше желание остаться анонимным. То есть ваши ответы останутся между нами. Сердечный привет, Герольд Плассек.

P.S.: Большое вам спасибо от имени всех, кого вы одарили! И моя собственная жизнь, кстати, благодаря этому изменилась в очень хорошую сторону».

Не прошло и десяти минут, как я получил ответ. И он задел во мне одну больную точку, о которой я и заподозрить не мог, что она столь болезненна, пока не прочитал этот текст. Госпожа или господин благодетель писал следующее:

«Господин Плассек, мне бы хотелось, чтобы вы написали о «0,0 промилле». «0,0 промилле» – это стационар по реабилитации алкоголиков, а при нем группа самопомощи для семей, в которых кто-то заболел алкоголизмом или умер от него. У них есть центр на главной улице Зиммеринга. Туда наверняка можно прийти и написать о них. Таково было бы мое пожелание. Только так можно будет получить мое последнее денежное пожертвование.

А на ваши вопросы, кто я есть и почему именно вы: это не столь важно. Я тоже благодарю вас за то, что вы написали ваши очерки, хотя это было не всегда легко».

* * *

С моим любопытством можно было пока повременить. Поскольку стало, во-первых, ясно, что этот сердобольный человек и в самом деле мог меня не знать или хотя бы не воображал обо мне ничего хорошего, иначе бы он не поставил меня в столь дурацкое положение. Честно признаться, у меня не было никакого желания беседовать с алкоголиками и выслушивать их истории или, того хуже, истории их близких. Тут я был, так сказать, дважды обжегшееся дитя, поскольку я неизбежно вспоминал отца или, вернее, мать, которой приходилось долгие годы с ним мучиться.

Да и для меня самого алкоголь был прямо-таки табуированной темой, причем я отдавал себе в этом отчет, поскольку считал, что каждый человек имеет право на свои маленькие слабости, от которых не может или не хочет избавиться, и что было бы гораздо умнее и рациональнее возвести вокруг этого слабого места крепость, вместо того чтобы устранять его. У меня этой маленькой слабостью, скрытой от посторонних глаз, самодозволенной и табуированной, как раз и был алкоголь, то есть я ничего не хотел об этом слышать, и я ненавидел, когда кто-то это слишком драматизировал.