Дар - [84]

Первым делом я узнал, что она не из тех женщин, что принимают гостя в теплых шлепанцах, в коричневых леггинсах и в водолазке размера XXL. Мы бегло чмокнули друг друга в правую щеку – к сожалению, одновременно, так что из этого мало что вышло. Я протянул ей бутылку чилийского красного вина и какое-то зеленое растение, цветущее белым цветом.

– Красиво тут у тебя, – сказал я.

– Ах, Герольд, это же только прихожая, – скромно ответила она и улыбнулась.

– Да, но ты еще не видела мою прихожую, – ответил я.

Она довольно скоро и без моей просьбы сунула мне в руки пиво, и мы проделали небольшой обход ее квартиры в старинном доме, чрезвычайно приятной в том, что касалось цветовой гаммы и температурного режима. Квартиру наперегонки согревали старомодная бело-желтая изразцовая печь и светлый паркетный пол, что по зимнему времени в принципе было уже половиной квартплаты.

Когда мы остановились у входа в спальню с очень широкой кроватью, где могли бы разместиться тридцать Ребекк в ряд, если их плотно уложить, мне в голову пришла абсурдная мысль. Я спросил себя, есть ли мужчины, которые в моей ситуации напрямик двинулись бы к кровати и проделали рукой небольшой тест на жесткость матраца, чтобы затем фривольно и удовлетворенно кивнуть Ребекке или подмигнуть ей двусмысленно или недвусмысленно-призывно. И как бы она на это отреагировала? Этого мне так никогда и не узнать, поскольку я водрузил себе на лицо более или менее непроницаемую мину и сказал:

– А здесь, значит, ты спишь.

После этого кивать пришлось уже ей, хотя и не обязательно фривольно.

* * *

На ужин было несколько и впрямь чудесно приготовленных миниатюрных блюд, они следовали одно за другим, поставляя все новый материал для разговоров, выдержанных в интимно-тихом тоне – о рецептах, биологическом выращивании и здоровом питании, которое не обязательно должно быть при этом невкусным. Фоновая музыка тоже создавала атмосферу, наверное, то был Бах. Поскольку я уже по опыту знал, что сонаты для фортепиано и/или скрипки в такой ситуации почти всегда оказывались Бахом, но избави бог при этом ляпнуть: «Ах, как красиво, Бах». Незамедлительно последует: «Нет, это Вивальди». А если сказать наоборот, опасность будет так же велика, и я предпочел промолчать. Классическая музыка была не совсем по моей части.

После главного блюда возникла пауза для передышки, которую Ребекка использовала, чтобы зажечь несколько свечей и приглушить свет. Если бы это сделал я, случай был бы ясным, но у женщин ведь никогда не знаешь наверняка, что на самом деле означают жесты, сами по себе однозначные. Поэтому я предпочитал ждать какого-то подходящего ключевого слова, при этом обнаружив, что переношу красное вино лучше, чем оно мне нравится на вкус, и что мое желание быть к Ребекке ближе, то есть еще ближе, от глотка к глотку нарастает. Пиво и шнапс, кстати, такого эффекта могли достичь не всегда, ну да ладно.

– Мне с тобой просто приятно и всегда очень интересно, – сказала Ребекка чуть позже.

По телефону это было бы уже хорошим комплиментом, но сейчас мы сидели на диване у камина достаточно близко друг к другу, лицом к лицу, и свобода действий устремлялась вверх разве что вербально, так я думал.

Моя рука было собралась лечь ей на плечи, но она спросила:

– Знаешь, что в тебе совершенно особенное, Герольд?

Нет, но, честно признаться, хотел бы узнать, подумал я.

– Ты обладаешь бесконечным спокойствием и терпением. Ты все принимаешь и всему позволяешь быть таким, как оно есть. И вещам, и людям. В том числе и мне.

Это у нас уже было в предыдущий раз, видимо, «позволять» действительно было моим царским делом.

– Ты не ведешь никакую тактику, еще никогда ничего от меня не требовал, никогда ни на чем не настаивал, не давил на меня и не пытался ошеломить. Ты один из очень редких мужчин с такими качествами, можешь мне поверить.

Это было как бы последним доказательством того, что тест на жесткость матраца у нее в спальне не был бы оптимально уместным.

– Ах, да я бы рад был на тебя давить или ошеломить тебя, но у меня, к сожалению, нет для этого средств, – сказал я.

Это я хорошо ввернул, поскольку она действительно чмокнула меня за это в щеку, приведя на время в оцепенение.

– И вообще, ты самый нетщеславный мужчина, какого я знаю. Это так приятно. Обычно все хотят лишь доказать мне, какие они крутые. А ты совсем другой, ты настоящий, ты показываешь и свои слабости.

Что не удивительно, у меня их богатый ассортимент, есть что предложить.

– Так, а можно и мне сказать про тебя что-то приятное? – спросил я наконец в порядке самозащиты, а то я был уже полностью упакован в вату.

Она выжидательно улыбалась. Я немного подумал, не упомянуть ли мне какую-нибудь часть ее лица или тела – к примеру, каки-оранжевые уши, каких не сыщешь ни у одного известного мне художника, ни у Вермеера, ни у Гогена – и уж подавно не сыщешь у Ван Гога. Но потом я выбрал нечто более общее, что, может быть, звучало и бредово, но я сказал это архисерьезно:

– Ты совершенная женщина, о какой всю жизнь мечтает каждый мужчина. И именно мне выпало здесь и сейчас сидеть рядом с тобой, хотя ты даже чисто внешне играешь совсем в другой лиге, чем я. Это для меня какое-то везенье по ошибке.