ДАР - [16]
в себе нечто необъяснимое, бальзамируя тупую боль в груди, завораживая. До него
долетали лишь редкие слова, лишенные смысла, будто вытолкнутые какими-то
озорниками голышом на многолюдную улицу люди – трогательно смешные.
Когда он пришел в себя, был только шелест ветра, который лишь подчеркивал гнетущую
тишину пустынной улочки. Детишки, мельтешившие до этого по двору садика, пропали.
Старуха сидела неподвижно, глядя остекленевшими глазами на что-то сквозь Анатолия
Федоровича, ее слегка приоткрытый рот тоже был похож на глаз. В уголках губ ее
закипела слюна, лицо окаменело и приняло выражение строгое и в то же время несколько
глумливое, как будто она узнала что-то настолько важное, что 2 было несовместимо с
жизнью.
Карьеров осторожно, по-детски, протянул руку и коснулся щеки старухи. Она была
холодна как лед. На коже остался след от пальца. Старуха была мертва.
Взвыв тихонько, Анатолий Федорович ухватился обеими руками за книгу и потянул на
себя. Вырвав лишь со второй попытки ее из рук покойной, Карьеров попробовал было
перекреститься, проделав вместо этого какие-то дикие пассы рукой с мешком, плюнул
вязкой слюной старухе под ноги и быстро пошел прочь.
Пройдя квартал, уже совершенно не понимая, куда он идет, Карьеров остановился под
аркой старого обветшалого строения, одного из тех, что так любят разглядывать и
фотографировать при случае насекомоподобные жители урбанистических монстров.
Пахло прелой листвой, окурками и немного мочой. Отчего-то здесь Анатолию Федоровичу
сделалось хорошо и спокойно. И вспомнился любимый момент из детства. Когда его семья
въехала на новую квартиру, еще не была внесена вся мебель, был теплый, немного
ветреный осенний день, и все двери – и на балкон и на веранду - были настежь
распахнуты. Отец с матерью о чем-то шутили на кухне, а он завалился в обуви на
двуспальную кровать и наслаждался теплым сквозняком, наблюдая за солнечными
отблесками на блестящем паркете. Именно тогда и возникло это щемящее и такое
упоительное чувство: время остановилось - и весь мир, и солнце, и ветер были только
для него… И чувствовалось, что дальше будет еще лучше, эти чудесные мгновения будут
приходить все чаще – он научится улавливать их, пока они не сольются в один сладостный
беспрерывный, доступный только ему калейдоскоп…
« Нет, я не хочу вспоминать дальше!» - замотал головой Анатолий Федорович. Но память
была неумолима.
Небо вдруг потемнело, вместо чистого осеннего воздуха в нос маленького Толика ударил
густой смрад от разлагавшегося под окнами чудовищно разбухшего пса, а из кухни
донесся ставший внезапно чужим скрипучий истеричный выкрик отца: «ЧЕРВИВАЯ!» И
послышались тягучие звуки непонятной возни.
На ватных ногах Толик медленно шел на кухню, навстречу неотвратимо приближающейся
судьбе. Не такой, как он рассчитывал, а именно такой, какая была ему положена.
« Если бы я прыгнул тогда в окно? – размышлял Карьеров, - было бы это моим выбором
или лишь послушным марионеточным кивком тому, что предписано заранее? Впрочем, к
черту… Опять мысли пойдут по кругу… Противно… Однако я так и не сиганул в окно
после… Отчего я не прыгал?! Трус, ничтожество! Господи, как это все омерзительно…»
Карьеров поднес руки к лицу, намереваясь не то выдрать себе глаза, не то разорвать
пальцами рот… «Манн В.С. - ничтожество», - тускло сообщала немного затертая надпись
на обложке книги, которая была в его левой руке. Карьеров открыл наудачу, при этом
нетерпеливо бросив создававший помеху мешок на влажный асфальт.
«…Из чего снова следует, что субъект этот – назовем его, ну, хотя бы Карьеровым, трус, ничтожество, завистливая бестолковая дрянь и шелуха человеческая. Эдакая настолько
неописуемая сволочь, что я предпочел бы ползать на карачках и слизывать мокроту
туберкулезников с тротуара прямо возле диспансера в самый людный час, нежели погань
эту пускать в свое жилище и, сверх того, поить чаем из фарфора.
Но ты уже знаешь, дорогой читатель, что терплю я эту плесень лишь ради науки, пусть и
лирической ее формы, если тебе будет так угодно».
Некоторое время Анатолий Федорович тупо глядел в книгу. Сознание отказывалось
воспринимать смысл написанного, однако перечитывая пассаж раз за разом, Карьеров
добился того, что слова красным цветом запылали в голове.
«Трус! Ничтожество! - верещало внутри. - Погань! Туберкулезники!»
-Ах же, говорил я, говорил, - засуетился Карьеров, приседая на корточки от острой боли в
сердце, - ведь предупреждал, а она: «друг-друг», заладила со своей дружбой, - пальцы его
сомкнулись на брошенном было мешке и сжались в кулак, - я тебя, сволочь, убью.
Нелепо подпрыгнув, Анатолий Федорович устремился вперед. Теперь вся стать его
выражала решимость, вся желчь, что накопилась в душе, готова была выплеснуться
наружу и поглотить ненавистного друга целиком, без остатка.
Он шел нервно, быстро, то и дело оглядываясь по сторонам, крепко ухватившись за
ставший ему вдруг близким и родным мешок. Темнело. В подворотнях падшего города
сгущались тени. Карьеров полубежал вдоль омерзительного вида дороги, узкой, как
голодная кобра, сплошь покрытой выбоинами и ухабами, напоминающими о язвах
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Неизвестность сеет зерно страха, прорастающее ненавистью. Неизвестность — зло. Но что вы станете делать, если подавляемое веками нечто восстанет против вас? Что, если вы с ужасом осознаете, что оно всегда было сильнее, а ваша ненависть лишь сделала его злее и коварнее? Что, если судьба всего человечества будет зависеть от исполнения одного-единственного пророчества? Вы будете бояться. Это в вашей природе. Бояться и ждать, пока Черный Дракон не обезглавит Гидру. Если только вас не обманули. Основная пара — слэш, во второстепенных присутствует гет и намеки на фем. Жанры: эпический, фэнтези, яой, драма, любовь, путешествия.
В этом городе никогда не светит солнце. Серые, разрушающиеся здания таращатся бельмами-окнами. У обочин дорог тут и там стоят, вросшие в асфальт, ржавые, мертвые автомобили. Здесь не поют птицы. Не смеются дети. Лишь тихо шепчутся о чем-то желтые листья. У города нет ни прошлого, ни будущего. У города есть тайна. Роман «Хранитель Бездны» погружает читателя в пучину липкого, безостановочного кошмара. Какие тайны скрываются за стенами обветшалых домов? И стоит ли разгадывать эти тайны?
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.