Дао Евсея Козлова - [39]

– Да. Хара-хото.

– Именно. Город Хара-хото. Этот Калачакра оттуда. Это подарок дацану от Русского Географического Общества. Скоро Дуйнхор-хурал[11].

– Да, праздник Калачакры. Ваши подарки, как всегда, своевременны.

Полковник разговаривал с настоятелем дацана как со старым другом, расспрашивал, как идут дела в храме. Оказалось, не слишком хорошо. Монашеская община живет за счет подаяний. А какие подаяния может она получить здесь, за тысячи верст от буддийского ареала. Конечно, буддизм нынче в моде, как всякая экзотика, и в Петрограде есть богатые люди, придерживающиеся этого вероисповедания, Бадмаев, князь Тундутов, были названы еще несколько имен, но кто кроме них готов жертвовать на содержание храма и монастыря, да еще и типографии в придачу. И хотя монахов было совсем мало, десятка полтора, но и им нужна была пища каждый день, нужны дрова, керосин, да много чего нужно. А в военное время каждый вопрос превращается в проблему. Да и сам монастырь, как я понял, был на нелегальном положении. Монахи жили в личном доме Доржиева, хотя власти не давали на то разрешения. Некоторые монахи уже уехали обратно в Бурятию, другие были близки к этому.

Храм, великолепный с точки зрения архитектуры, богато украшенный, открылся всего три года назад, а официально вообще в прошлом только году, в его алтаре сидит Будда, подаренный королем Сиама, и пожалуйста, служители его потихоньку начинают разбредаться.

На прощание господин Доржиев предложил мне прочесть одну книгу. Он достал ее из низенького резного шкафчика. Она была современной, печатной, но тоже была упакована в красный мешочек.

– Это Дзанлундо, Сутра о мудрости и глупости. Мы напечатали перевод на русский язык в нашей типографии. Почитайте.

Я ответил, что знаю об этой книге, читал в научном журнале (в одном из тех, что брал в Публичной библиотеке, когда увлекался восточными штудиями), собраны в ней джатаки, предания, будто бы самим Буддой Гаутамой рассказанные своим ученикам. Правда, то, что она переведена на русский, мне было неизвестно. Оказывается, совсем недавно переведена, можно сказать, только что. Перевел ее глава российской Сангхи Пандито Хамбо-лама Даши Итигэлов. И я уже не удивился, услышав, что тезка мой, полковник Козлов знаком и с ним тоже.

– Во многом знании – много печали. Читайте с легким сердцем, – напутствовал меня настоятель, мимоходом процитировав Екклесиаста.

Книгу я взял, отказать было бы совсем невежливо. Но читать не собираюсь. И думаю, что дадена она мне лишь затем, чтобы был у меня повод еще раз прийти в буддийский храм. Господин Лобсан – ловец человеков.

* * *

Вычитал в Петроградском листке: над Лондоном сбит немецкий дирижабль. Бомбил английскую столицу. Хорошо, что до нас они не долетают. Даже представить трудно тот ужас, что испытывают при этом мирные обыватели. Идешь по своим делам или едешь трамваем, и вдруг на голову тебе начинают сыпаться бомбы. И вокруг раскручивается дикая пляска смерти.

* * *

Птушка прислала письмо. Милое, полное легкой, щебечущей радости. Тетушка Ди-Ди раздумала умирать. Возможно, весна, пробуждение природы, буйство жизненных сил подействовали, а может быть, Жозефина, принесшая в ее дом свет, смех и бесконечные песни, песни, песни… Более того, она решила оставить свое деревенское житье и вернуться в столицу вместе с племянницей. Так что теперь надо привести в порядок дела имения, собраться, а это все не быстро делается: сундуки, перины и тюфяки, столовые приборы, скатерти и занавеси, обновление гардероба. Списаться со знакомыми в Петрограде, чтобы подыскали приличную квартиру, а заодно наняли кухарку. Или нет, лучше поручить это племяннику, пусть Жано побеспокоится о своей тетке. Надо нанести последние визиты многочисленным соседям, оставить им кое-какие поручения и, в свою очередь, принять от них просьбы и послания в столицу. Так что раньше июня месяца приехать вряд ли удастся. Что мне остается? Буду ждать.

* * *

На Конногвардейском бульваре открылся вербный торг. Множество палаток, лошади, толпы зевак, покупателей, крики зазывал, какофония красок, запахов, звуков. Забрал племянников и повел их покупать вербу, игрушки и все, что их детским душам будет угодно. Хочется праздника. Хочется света и тепла не только с неба, а чтобы нутро, выхоложенное бесконечным тревожным ожиданием, согреть. Ефимке сразу свистулька приглянулась, большая глиняная птица, яркая, разноцветная. Несу его на руках, а он знай в нее дует, свистит на всю Ивановскую. Дорофею – американского жителя в кайзеровской каске.

Я эти игрушки сам любил в детстве, мы с братом могли часами забавляться: сверху на резиновую пленочку давишь, а чертик стеклянный, пузатенький, ножки маленькие, кривенькие, глазки-бусинки, сам – вверх-вниз в пробирочке, и крутится, крутится в воде. Живой. И становилось от этого щекотно в горле, пузырилась радость, выплескивалась смехом. И все казалось нежным, весенним, новым. И кусок голубого неба между крыш, и ветерок с запахом булок и куличей, и пушистые комочки на ветках вербы. Мы называли их зайчиками.

Саньке достались три павлиньих пера, высоких, важных, каждый с гордым оранжевым глазом и сизым зрачком. Купили подарки для Елены, Ксении, Вениамина и Павлуши. Всякую милую ерунду: шкатулочки, брелочки, деревянные побрякушки и много-много веточек вербы. Дети спрашивают: «Дядечка, а тебе что? Мы же для тебя ничего не купили». И верно, про себя я и позабыл. Подумал, подумал. «А давайте, – говорю, – птичку купим и выпустим. На счастье». Так и сделали, купили синичку желтенькую, солнечную, в крохотной клеточке из прутиков ивовых. Отошли от ларьков, от толпы подальше, клеточку открыли: лети, птушка! Она цвиркнула нам на прощанье, может, «спасибо» свое птичье сказала и упорхнула в синь небесную. Свободна.