Дао Евсея Козлова - [24]

Пела Жозефина прекрасно, чистый глубокий голос. Когда она запела «Марсельезу», я увидал, как во втором ряду поднялся один господин, лысый, но с густыми ухоженными усами, и тоже запел. Лицо его показалось мне знакомым, и тут позади меня кто-то, так же подглядывавший в щель, негромко произнес: «Смотрите-ка, Палеолог». И верно, это был французский посланник Морис Палеолог, я видел его портрет в еженедельнике «Летопись войны» в прошлом году, когда еще пристально следил за событиями мировой бойни. Вслед за французом поднялось еще несколько человек, потом еще, а потом поднялись и остальные. Так, стоя, все вместе и допели до конца, а потом аплодировали, и вот тут мне показалось, что не просто из вежливости, что тронуло их что-то, может быть, сам гимн Франции, а может, и голос исполнительницы.

После выступления Жозефины мы сразу уехали. Она снова была в своей шофферской кожанке, совсем другая, наглухо застегнутая, молчаливая, будто опустошенная. Чтобы как-то разбить разделявшее нас молчание, я спросил:

– Вы начали говорить про своего прадеда-француза. Могу ли я услышать продолжение сей повести?

И она рассказала мне эту историю, но теперь уже скупо, короткими фразами, без затей. Вот она. Жозеф де Карабас, оставшись в Твери и разучивая модные танцы с местными барышнями, времени зря не терял и вскоре женился на своей ученице, дочери богатого купца Пелагее Ивановне Чуриловой. Как ее папаша на такой союз согласился, история умалчивает, может, польстился на эфемерное дворянство, не исключено, что самим Жозефом и придуманное, а может, грех покрывал. Но потом ни разу о таком зяте не пожалел. Француз, вдруг откуда ни возьмись проявил недюжинный коммерческий талант и вскоре уже вовсю вел дела вместе с тестем, а как тот состарился и вышел на покой, то уже самостоятельно. Пелагея родила ему трех дочек и двух сыновей. Старшего он определил по коммерческой части, воспитывал из него наследника семейного дела, а младшего Жана Жозефа Анри Де Карабаса десятилетним мальчиком определил в только что открывшийся Новгородский графа Аракчеева кадетский корпус. После окончания курса тот, звавшийся теперь уже Иваном Осиповичем Карбасовым, был переведен в столицу в Дворянский полк для продолжения обучения. Служил в артиллерии, был в Польше, принимал участие в венгерском походе и при взятии Дербецена в 1849 году был легко ранен. Тогда же в этом венгерском городе он встретил артистку-француженку, она играла в труппе местного театра. Роман был бурный и стремительный, как кавалерийский натиск, Иван Осипович едва успел опомниться, а вот он уже в отставке, женат и в должности управляющего семейного предприятия, фабрики пеньковых канатов.

– Так что, судите сами, мы с братом все-таки французы, хоть и не полные, зато дважды, и по прадеду, и по бабушке.

Авто свернуло с Малой Морской в Гороховую и остановилось возле моей подворотни. Пора было прощаться. Но как же не хотелось мне расстаться с ней. И я, недолго думая, предложил проводить даму.

– Послушайте, Жозефина Матвеевна, вы, конечно, подвезли меня до дому, благодарю, но позвольте, я все же провожу вас.

Она улыбнулась:

– Таким образом меня еще не провожали, чтобы на моем авто, и я же за рулем. Ну что ж, извольте.

И мы опять поехали. Но на этот раз ехать оказалось совсем близко, обратно на Малую Морскую, через Исаакиевскую площадь, затем мимо почтамта. Машина остановилась около маленького двухэтажного каменного дома почти в самом конце улицы, за ним был лишь угловой особняк, роскошный, с гербом на скругленном углу под крышей. Далее, на переулке – казармы, сейчас в них расположились кексгольмцы. Оказывается, женщина, которой бредил я вот уже почти год, живет совсем рядом. А ведь я хожу тут чуть ли не каждый день, и вот надо же, не привелось ни разу случайно встретиться. Поистине, неисповедимы пути, нет, не господни, наши, человечьи пути. Надо было так закрутиться жизни, что встретил я Зеботтендорфа, что убил он несчастного доктора, что вышел на меня господин Карбасов, и все это привело меня к ней. А если бы столкнулся я с ней здесь, у Почтамта, или на Конногвардейском, что бы было? Даже если бы узнал ее, осмелился бы подойти? Вряд ли.

– Поможете мне ворота отпереть, замок подмерзает, ключ поворачивать тяжело.

Я выбрался из автомобиля, подошел к воротам. Это были высокие деревянные двустворчатые ворота в таком же высоком глухом заборе, совсем простом, деревенском. И сам дом, хоть и был кирпичным и оштукатуренным, выглядел по-деревенски, с низко расположенными окнами первого этажа, заглянуть можно, и крышей, крытой посеревшим от времени тесом. Мне с трудом удалось провернуть большой стальной ключ в замочной скважине, щеколда с внутренней стороны отошла, и я потянул створки на себя. Они неожиданно легко и беззвучно открылись, петли хорошо смазаны. Жозефина въехала внутрь двора и остановила авто у дровяного сарая. Я так и стоял у распахнутых ворот снаружи на улице. Надо было уходить.

– Евсей Дорофеевич, может быть, чашечку чая?

Да, конечно, хоть чая, хоть воды, лишь бы остаться с ней еще хоть какое-то время. Но вслух я сказал: