Дамы без камелий: письма публичных женщин Н.А. Добролюбову и Н.Г. Чернышевскому - [13]
Еще осенью 1858 г. Добролюбов познакомил Терезу с более широким кругом близких институтских товарищей – Иваном Бордюговым, Михаилом Шемановским и Борисом Сциборским. Когда Бордюгов поздней осенью приезжал в Петербург лечиться, они собирались вместе. В 1859-м в Светлое Христово Воскресение, как вспоминала Тереза об этом гораздо позже (см. письмо № 25), товарищи опять встретились, веселились и разговлялись «шоколадной пасхой». В тот же период Добролюбов представил Терезу также и жене Чернышевского Ольге Сократовне, которая, судя по некоторым фразам, ей очень понравилась; девушка советовала своему «Колиньке» чаще ходить к Чернышевским: «Там тебя умеют ценить и уважать» (письмо № 22, с. 127). Одним словом, жизнь Грюнвальд стала напоминать нормальную жизнь бедной городской мещанки. Не хватало только источников дохода: нужно было искать способы зарабатывать себе на хлеб честным трудом. В письмах Терезы ближе к концу 1859 г. мы находим как минимум два упоминания о взятой на дом работе – скорее всего, шитье или починке белья (письмо № 16, с. 118). Под самый новый, 1860-й, год она сообщала Добролюбову: «Я хочу заняться чем-нибудь в праздники. Я получила 12 р[ублей] с[еребром] за работу. На это я сшила миленькое платье и сделала еще пару мелочей» (письмо № 18, с. 120). Иных свидетельств о каких-либо других заработках у нас нет, и Добролюбову приходилось по-прежнему материально помогать Терезе.
Начиная со второй половины 1859 г. Грюнвальд (надо думать, ради экономии), съехала из квартиры в доме Логинова на Невском и стала жить в каком-то неизвестном нам доме вместе с как минимум одной подругой – тоже немкой, некоей Амалией. Возможно, она-то и надоумила Терезу решиться на смелый шаг – надолго, если не навсегда расстаться с Добролюбовым и уехать из Петербурга в Дерпт в поисках лучшей жизни. Скорее всего, именно об этом замысле она хотела поговорить с Николаем Александровичем, когда писала: «Любимый Колинька, приходи же ко мне сегодня вечером, я совсем одна, и хотела бы поговорить о кое-какой поездке» (письмо № 18, с. 120).
Непосредственной причиной, возможно, побудившей Грюнвальд оставить Петербург, было чрезвычайно неприятное и обидное для ее женского самолюбия обстоятельство: в январе 1860 г. Добролюбов начал пользоваться платными услугами некой Клеманс (ее письмо к Добролюбову печатается под № 51). Отношения с ней начались у Добролюбова еще до отъезда Грюнвальд в январе 1860 г. и продолжались до 14 мая, пока критик не уехал лечиться в Европу. О начале их отношений нам известно из письма Грюнвальд к Добролюбову 26 февраля 1860 г., из которого и выясняется, что Клеманс – имя, возможно, вымышленное, а на самом деле ее звали Катериной:
Одно только больно: если бы не Катерина Кл[еманс], я бы, кажется, ни за что не уехала. Я ведь только уступила свое место и думала, что ты ее очень полюбил, и притом она ведь сказала, что она ни за что не уступит тебе. И даже хотела мне самой сказать это, и слава Богу, что не пришлось слышать (письмо № 23, с. 130).
Добролюбов между тем сам сообщал Грюнвальд о визите к нему Клеманс, но подчеркнул, что он якобы не стал ее «принимать». Тереза на слово ему не поверила и писала 11 февраля 1860 г.:
насчет Кл[еманс]: ты, верно, нарочно мне пишешь, что ты не принял ее. Ты думаешь меня этим успокоить, а мне так думается, что ты ее принял даже слишком ласково – я ведь не могу на тебя за то сердиться – одно бы мне хотелось, чтобы ты лучше другую нашел, только порядочную, а не такую, которая тебя обманывала, так же, как и я, впрочем, гораздо хуже (письмо № 22, с. 127).
Чрезвычайно показательно, что Грюнвальд сама вскрывает карты, указывая на искусство обманывать клиентов – типичную черту поведения, которая приписывалась публичным женщинам в дискурсе XIX в. вообще и в письмах Добролюбова в частности. Это то самое недоверие и подозрительность, которые заставляли мужчин, завязавших отношения с камелиями и другими типами публичных женщин, сомневаться в их верности и представлять их мотивы как исключительно меркантильные. Разумеется, в реальности подобные отношения могли принимать разный характер, включая и искреннюю привязанность, однако доминирующий в публицистике дискурс о специфике характера публичных женщин был именно таков.
Когда Грюнвальд решилась, наконец, уехать, нужно было решить – куда. Дерпт был выбран подругами не случайно: в Лифляндии они бы чувствовали себя комфортнее в родной для них немецкоязычной среде. К тому же у Амалии в Нарве жили родители. Быть может, Амалия что-то рассказала Терезе и о том, что в Дерпте легче найти работу – например, стать акушеркой, отучившись на кратких акушерских курсах при тамошней университетской клинике. (В начале 1860-х годов в России как раз начали массово открываться акушерские и фельдшерские курсы для женщин[73].)
22 января 1860 г. или около того Грюнвальд вместе с Амалией прибыли в Дерпт, сняли квартиру в доме Соболева около немецкой церкви – скорее всего, лютеранской церкви Св. Иоанна (St. Johanniskirche zu Dorpat), которая располагается в пределах старого города, недалеко от университета (сейчас Jaani kirik). Квартира была маленькая – «в 2 комнаты, и платим 6 р[ублей] с[еребром], с дровами и с водой, так что мне обходится квар[тира] с кушаньем в месяц 8 р[ублей] с[еребром]» (письмо № 21, с. 124). Первым делом подруги отнесли сбережения (250 рублей) в Рентерею – местное отделение казначейства, которое, помимо прочего, принимало вклады от населения под проценты на несколько месяцев (там же). При такой дешевизне жизни в Дерпте, по сравнению с Петербургом, неудивительно, что, имея в распоряжении 250 рублей и возможность дополнительно просить и получать от Добролюбова, а позже Чернышевского денежные переводы, Грюнвальд могла жить, не работая, довольно долго. Первые месяцы жизни в Лифляндии она и не могла работать, поскольку долго, с конца января по начало марта 1860-го года хворала, если верить ее постоянным жалобам (письма № 22–25). Первые упоминания о поиске занятий встречаются лишь в письме от 8 марта (№ 25): «За обучение и экзамены здесь нужно платить 60 р[ублей] с[еребром], а врач считает, что я не могу учиться, пока не поправлюсь, но все же дома учиться можно» (с. 135). Речь идет об акушерских курсах при клинике Дерптского университета, на которые Грюнвальд планировала записаться. Из этой затеи той весной ничего не вышло – то ли потому что поступать Тереза была еще не в состоянии из-за болезни, то ли потому что она и не хотела учиться, то ли потому, как она писала Добролюбову 28 апреля 1860 г., «в Дерпте до августа не учат» (№ 27, с. 141). В итоге Тереза на лето поехала во Псков, где у ее подруги Амалии якобы жила «больная тетя» («Что мне было делать одной в Дерпте»). Здесь она прожила с 26 апреля и до 22 августа. Если доверять письмам Грюнвальд, именно во Пскове она каким-то образом, не имея специальной подготовки, впервые исполнила роль повивальной бабки и принимала роды:
