Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник] - [59]

Конечно же, девочек поселят в одной комнате, но зато — в какой!.. Кровати чуть ли не с балдахинами, кровати для принцесс, со спускающимися сверху широкими прозрачными занавесками, уберегающими от комаров, москитов и всякой другой нечисти, а еще — секретер и письменный стол, а в ванной — целых два умывальника, а в комнате еще — плетеный из ивовых прутьев сундук, не говоря уж о таком интересном кресле с двумя сиденьями сразу: можно повернуться спиной к соседке, если на нее рассердишься, и тем более — об отдельном для каждой платяном шкафу.

Матильда сразу же приглядела для себя кровать у окна и секретер (у него ящики запирались на ключ!), а потом долго-долго раскладывала там — один за другим — свои карандаши, баночки с гуашью и все остальные драгоценности, составляя их опись при помощи иероглифов, понятных ей одной — она еще не очень хорошо научилась писать. А потом она почистила зубы, расчесала щеткой волосы и хорошенько вымыла руки — надо же было занять и умывальник тоже, вот этот, у окна, отсюда, как и с кровати, можно видеть сад… А когда все было готово, мать и дочь пригласили друг друга в гости, чтобы показать, как устроились.

Спальня Селины предназначалась для нее одной. Но, конечно, она будет тут одна только днем, никак не ночью, когда на потолке пляшут такие странные тени, а ветер свистит в ставнях, — они разве не в счет? Единственным, что омрачило безоблачную радость Матильды, оказалось убожество ванной комнаты девочек по сравнению с маминой, она сразу это почувствовала, стоило ей только увидеть, СКОЛЬКО здесь всякой косметики и парфюмерии. Но Селина почти сразу же пообещала подарить дочке флакон лавандовой воды, и обещание пришлось очень-очень кстати, потому что этот день, похоже, становился праздником выполненных обещаний…

Итак, они вдвоем валялись на диване и с удовольствием потягивали воду с мятным сиропом, которая оказалась даже лучше кока-колы, и к тому же было так приятно посасывать ее через соломинки не из пластмассы, а из настоящей соломы, пахнущие цветущей рожью, — Матильда обнаружила их в глубине кухонного шкафчика.

И опять — это восхитительное чувство, когда делишь наслаждение с близким существом, это ощущение сговора, это впечатление — вот, мы объединились, мы вместе!

Селина перестала говорить так, будто только она имеет право все решать, командовать, разрешать или запрещать. С самого утра, с тех пор, как они собирали абрикосы, она ни словечка не обронила свысока. Да, слова теперь не падали сверху, придавливая Матильду. Никаких тут командиров, никаких рядовых. Никто никому не подчиняется. Матильде это казалось потрясающим. Она смотрела на маму другими глазами, или, скорее, это себя она видела другими глазами: ее словно возвысили, приподняли над тем уровнем, на котором она была раньше, крутанули — и она взлетела вверх, как на круглом табурете у пианино там, дома, в Париже, возвысилась до этой общей мятной водички в час, когда обычно та же самая мама звала ее полдничать… Вообще-то Матильда любила полдники, даже само слово ей нравилось, несмотря ни на что, да и как не любить слово, за которым — всякие вкусности вроде тартинок, слоек с фруктами или домашнего пирога! Но это слово ее и раздражало тоже, еще бы нет, еще бы не раздражало — в моменты-то, когда им пользуются только для того, чтобы отделаться от детей или просто подчеркнул, какая большая разница между ними и взрослыми, которые, видите ли, в это время аперитив попивают… Ну, или, там, чай или кофе с печеньем — не все ли равно! Пусть даже мама, когда Матильда полдничает, как будто нехотя, а все-таки возьмет да и стянет кусочек того самого пирога: надо же, мол, попробовать, удался ли он… Нет, вообще-то, если правду говорить, то единственные полдники, которые всегда любила Матильда, это воскресные у Бабули, потому что там всегда все вместе ели шоколадный пирог Лизы, Матильдиной тетки, жены маминого брата, и там не было никакой разницы, взрослый ты или ребенок, и мама, когда попадала к своей собственной маме, сама становилась похожа на маленькую девочку.

— А если нам прикончить это печенье? — предложила та, что с сегодняшнего дня перестала обращаться к дочке свысока.

Ну до чего же приятно слышать это «нам», уж куда приятнее, чем телефонный звонок, который помешал принять это лестное, такое симпатичное и подразумевающее полное равенство предложение!

Селина взяла трубку.

И сразу же — едва взглянув на лицо матери — Матильда поняла, что это Он. Да и мамин голос сразу напомнил ей о прошлогодних хлопающих дверях.

— Да, все отлично!.. Дом чудесный!.. Погода замечательная!.. Устроились просто роскошно!..

Дифирамбы сыпались дождем, нет — как пощечины, как удары… Нет, каждый был — будто подножка… Лишь бы только Он не услышал, лишь бы только Ему не пришло в голову, будто ничего хорошего не выйдет из этих каникул, раз Его нет с ними!

Матильда-то, со своей стороны, находила, что с Ним было бы нисколько не хуже, чем без Него, но она умела, если надо, быть скромной и сдержанной.

— Хочешь поговорить со своей дочерью?

Ну вот — именно так у них принято заканчивать разговор! Все! Занавес опускается. Но — никаких аплодисментов.