Дама в автомобиле, с ружьем и в очках - [72]

Она снова сказала, что любит меня.

Мы условились созвониться по телефону в половине пятого утра. Она должна была к тому времени добраться до Авалона, пользуясь картой Коба, мы все рассчитали, Я ринулся в здание аэропорта с бумажным пакетом в руке, купил билет на имя Льюиса Кэрролла. Снова провел час на борту самолета, летевшего откуда-то с Ближнего Востока. Я дремал и несколько раз видел во сне снимок вашего обнаженного тела на белой стене. Я не стал брать свою машину в Орли, а сел на такси, которое привезло меня около трех часов ночи в Отей. Я шел по улицам к дому Коба и не видел ни одного освещенного окна. Сам дом тоже был погружен в темноту. Когда я вошел, я стал что-то громко говорить, как будто обращаясь к Аните, обсуждая с ней скучный прием, с которого мы вернулись. Я подкрался к двери вашей спальни и тихо позвал по имени. Но вы не спали. В большой комнате я не увидел бутылки вина. Она оказалась на кухне вместе с тарелкой и приборами, которые вы, к сожалению, помыли. Однако в этом доме останется много других следов вашего пребывания, и я с радостью увидел по отметке, сделанной мной на бутылке, что уровень вина уменьшился на один бокал. Разумеется, от такой дозы снотворного вы не могли заснуть мгновенно, но я не сомневался, что через какое-то время оно подействует.

Я немного подождал в саду перед домом, куда выходило ваше окно. Курил, представлял себе Аниту, мчащуюся в ночи за рулем «Тандербёрда». Вспомнил все, что сделал с момента смерти Коба, пытаясь обнаружить какой-то просчет или ошибку. Нет, все прошло как по маслу. В четыре часа я вернулся к двери вашей спальни и снова шепотом окликнул вас. На сей раз вы не ответили. Я бесшумно вошел. Вы лежали на спине, в неярком свете, который сопровождал меня из гостиной, я видел на подушке ваше лицо с закрытыми глазами, повернутое ко мне в профиль. Теперь я не сомневался, что вы спите, и у меня было достаточно времени, чтобы добраться до авеню Мозар. Я не сдержался и сделал несколько шагов по направлению к вам, это было чистым безрассудством – я стоял так близко, что слышал ваше дыхание. Я впервые видел вас без очков. Теперь вы казались мне еще более незнакомой, чем днем. Я стоял какое-то время, разглядывая вас. И тут случилось то, отчего у меня бешено заколотилось сердце. Вы заговорили. Вы заговорили так же отчетливо, как говорите обычно. Не просыпаясь, вы произнесли: «Прошу вас, убейте меня, очень прошу». Я медленно попятился к двери, не спуская с вас глаз. Я ушел. Добрался пешком до авеню Мозар, держа в руке бумажный пакет.

Войдя к себе домой, я разыграл ту же комедию, что в доме Коба, рассчитанную на прислугу, которая спала в глубине квартиры. Я громко разговаривал с воображаемой Анитой. А реальная должна была вот-вот мне позвонить. Я ждал звонка в нашей спальне. Мне надо было еще многое сделать, но я был вынужден сидеть около телефона, чтобы мгновенно снять трубку и телефон перестал звонить. Потом наступило пять часов. Сквозь жалюзи уже пробивался свет, с улицы доносились первые звуки. Видимо, с Анитой случилось что-то серьезное. По мере того, как время шло, я осознавал все безумие затеянной нами авантюры. И вот телефон звякнул, и, еще снимая трубку, я услышал, как в ней что-то булькает. Это была Анита – далеко, так далеко от той жизни, которую я создавал для нас, так далеко от той жизни, о которой мечтал для нас, для Мишель. Она точно разыграла придуманную мной мизансцену на случай, если телефон вдруг прослушивается. Она сказала, что говорит Дани Лонго, что она находится неподалеку от Авалона, в машине и произнесла фразу-пароль, означавшую, что все идет по плану: «Месье Каравель, у меня в багажнике лежит ковер». Еще она сказала, что звонила Бернару Торру, и он дал ей наш номер телефона. Я знал, что после того, как один тип, похожий на Гарри Купера[54], заделал вам ребенка, а потом смылся, этот дизайнер стал вашим лучшим другом.

После ее звонка я сжег разорванные фотографии и негативы, лежавшие в бумажном мешке. Пепел выбросил в мусоропровод на кухне. Потом второпях запаковал три чемодана – по одному для Мишель, Аниты и меня. Я запихивал только те вещи, которые казались мне совершенно необходимыми. В чемодан Аниты я сложил ее драгоценности и чек на всю сумму, имевшуюся у меня на счете в парижском банке. Мой основной капитал находится в Швейцарии и оформлен на меня и на Аниту. Если что-то случится, надеюсь, что денег и ценных бумаг будет достаточно, чтобы моя маленькая дочка по-прежнему жила как принцесса. К тому же Анита наверняка будет бороться как львица за все, что я оставлю. Я уже собирался уходить, как из комнаты в халате вышла Мария, наша прислуга-испанка, и своим тоненьким голоском стала спрашивать меня на ломаном французском, не нужно ли мне чего-то. Я ответил, что уезжаю на уикенд в Швейцарию с женой и ребенком, извинился и велел ей идти досыпать.

С тремя чемоданами – два в одной руке, третий в другой – я вернулся пешком на виллу Монморанси. Уже рассвело. Официанты драили узкие полоски тротуаров перед входом в свои заведения, щедро поливая их водой из ведер. Я проголодался и хотел пить, но не стал останавливаться. Прислушался у двери, но из вашей комнаты не доносилось ни звука. Было ясно, что вы еще спите. Я отнес чемоданы наверх и устроился в кресле, намереваясь немного вздремнуть. Я боялся, что если лягу, то усну по-настоящему. В половине восьмого на первом этаже было все еще тихо. Я разделся и ополоснул лицо над раковиной. Достал из чемодана халат и спустился. Сварил на кухне кофе. Выпил две чашки и одну приготовил для вас. Было восемь, за окном светило солнце. Даже если Анита почему-либо отклонилась от моего плана, сейчас она уже должна была ехать по южной магистрали. Чтобы добраться на виллу, ей потребуется не больше часа. Я очень тревожился, уж если я чувствовал себя усталым, то что должна была чувствовать она? Я вышел, открыл ворота и гараж, чтобы она могла сразу заехать туда. Потом постучал в вашу дверь, и вы отозвались.