Дама в автомобиле, с ружьем и в очках - [71]

Когда я прилетел в Марсель-Мариньян, была ночь. Получив чемодан, я купил в аэропорту все необходимое для повязки. Поехал на такси в Авиньон. Разговорился по дороге с водителем, рассказывал о моей «профессии» строителя. Мы пришли к общему мнению относительно проблем тех, кто живет в плохих условиях. Потом я снова ушел в себя. Он высадил меня перед воротами мастерской Котти. Я дал ему хорошие чаевые. Он проехал 80 километров за 50 минут. Позже я сообразил, что не могу представить себе, как он выглядит. Даже не помню цвета волос. С этим тоже, Дани, всегда кто-то будет спорить, но люди действительно не замечают друг друга. И именно на это я делал ставку, чтобы надуть тех, кто будет вести следствие, и, по крайней мере, мне кажется, что действовал я правильно.

В мастерской было тихо, горела одна лампочка. Какой-то человек подошел к застекленной будке, я заплатил ему за ремонт машины. Он дал квитанцию. Я сказал ему, что у меня дом в Вильнёве. Он вывел к воротам недавно вымытый «Тандербёрд» с поднятой крышей. Садясь за руль, я пытался мгновенно разобраться, как заводится мотор. Оказалось – просто. Я тронулся с места, думаю, он не заметил мою растерянность.

Мне пришлось спрашивать дорогу на Вильнёв, хотя я не думал, что он так близко от Авиньона. Когда я открывал ворота поместья Сен-Жан, часы показывали четверть одиннадцатого. Едва зайдя в дом, я вытащил из чемодана ружье и выстрелил три раза. Два – в открытое окно, третий – в стену гостиной. Чтобы пустить по ложному следу чересчур въедливого эксперта, я подобрал отлетевшие гильзы, а на пол выбросил те, которые нашел на вилле в Монморанси. Подложил в магазин три новые. Потом стал вслушиваться в ночную темноту. Я решил, что если кто-то придет на шум, то я выскользну из дома, оставив здесь костюм Коба, ваши вещи и машину. Но никто не пришел. За четверть часа я выполнил все задуманное. Наверху на деревянном подрамнике я нашел ваше увеличенное фото, то, где вы сняты голой. Я обыскал лабораторию этого любителя порнографии – просмотрел все фотографии в папках. Извлек все ваши, оставил только две, соответствующие моему плану, и – едва сдерживаясь, чтобы не завыть, – фотографии Аниты. Она-то позировала ему добровольно, Дани. Я порвал фотографии, сложил кусочки в большой бумажный мешок, который забрал с собой. Я искал негативы, они лежали в ящике пронумерованные, внесенные в каталог, – все вы, девушки, были сведены к рангу почтовых марок. Там я нашел печатные формы. Я отнес вниз вашу фотографию на подрамнике и повесил на стену вместо другой – молоденькой девушки, почти подростка, неуклюже сидящей на корточках. Прежде чем вернуться наверх, я впервые внимательно посмотрел на вас. Не смогу объяснить ни каким образом, ни почему, но внезапно у меня возникло ощущение, что вы заодно с нами, что вы разделяете мою боль и жалость. На этом снимке на вашем лице читалась нескрываемая нежность к той, которая, воспользовавшись вашим плохим зрением, именно в эту секунду предавала вас, потакая гнусным извращениям этого подонка. Эта мгновенная подмена фотографий странным образом предопределила нашу судьбу. Я оставил ее на стене, сознавая, как мерзко поступаю.

Я разложил, куда требовалось, ваши вещи, попрыскал вашими духами простыни, которые, возможно, еще пахли Анитой. Кровать была расстелена. На полу валялся кожаный ремень, я к нему не притронулся. Кажется, на меня накатила усталость, все чувства потеряли свою остроту. Кожаный ремень не вызвал никаких, абсолютно никаких эмоций. Я отнес в машину бумажный мешок, ваше белое пальто, ковер, в котором вы позже обнаружите тело Жюля Коба. Ну и эту коробку с патронами и ружье. Дверь я не запер и оставил дом, полностью готовым для полицейского расследования, но делал все машинально, как робот.

Я мчался на огромной скорости, сосредоточившись на вождении и включив дальний свет, мне было наплевать, что он слепит встречные машины. Я добрался в аэропорт Лион-Брон к часу ночи за двадцать минут до отлета самолета, на котором собирался вернуться в Париж. Это был последний ночной рейс. Анита ждала меня не там, где мы условились, а чуть ближе, на обочине дороги. Фары машины осветили ее белый костюм. Я открыл ей дверцу и тронулся с места. Она уже ждала меня больше часа. Ей было холодно и страшно. Она все время дрожала. Я остановился на какой-то боковой дорожке под деревьями. Объяснил ей, что нужно делать. Отдал ваши права, косынку, ваше белое пальто. Наложил повязку на левую руку. Вырвал листки из неиспользованного билета на самолет в Марсель-Мариньян, который она купила на ваше имя, оставив одну обложку. Положил его в карман пальто вместе с квитанцией из мастерской в Авиньоне и вашим конвертом с зарплатой и премиальными. Извлек из него несколько купюр – ровно столько, сколько стоил ваш авиабилет. На Аните был новый костюм, и он был похож на ваш. Она купила его, даже не успев примерить, в каком-то еще открытом бутике на площади Этуаль. Показала мне, что подвернула юбку на талии и для надежности закрепила английскими булавками. Я не смог сдержаться и рассказал о неубранной постели в доме Коба. Спросил, не она ли занималась с ним любовью на этих смятых простынях? Мне неудержимо хотелось узнать мельчайшие детали, и при этом совсем не оставалось времени, я запинался и с трудом говорил. Она закрыла мне рот рукой. Поклялась: что бы ни случилось, отныне она принадлежит только мне. Я вернулся в аэропорт, показал ей, как водить эту машину. На прощание я долго целовал ее.