Дама в автомобиле, с ружьем и в очках - [53]

Я подъехала к грузовому автовокзалу с сорокаминутным опозданием, пришлось спрашивать дорогу у каждого встречного, которых мне чудом удавалось не задавить на пешеходных переходах. Марсельцы – очень славные люди. Сперва, когда вы пытаетесь на них наехать, они накидываются на вас с руганью, но не больше, чем в других городах, и при этом не ленятся взглянуть на номер вашей машины, а когда видят «75 – Париж», тут же решают, что не следует требовать от вас невозможного, крутят пальцем у виска, но как-то беззлобно и не обидно, а просто потому, что так положено, а если в этот момент вы еще заявите: «Я заблудилась, никак не могу сориентироваться в вашем никудышном городе, где повсюду висят знаки “Стоп”, которые ополчились против меня, а я-то ищу грузовой автовокзал в Сен-Лазаре, если он вообще существует…» – то они жалеют вас, сетуют на ваше невезение, собираются небольшой толпой, чтобы направить вас на путь истинный. Поверните направо, потом налево и, когда доедете до площади, где стоит Триумфальная арка… только берегитесь троллейбусов, это чистые убивцы, сестра жены моего кузена долбанула один такой и сразу же загремела прямо в семейный склеп, на кладбище в Кане, далековато, правда, возить туда цветочки…

Вопреки всем ожиданиям Голливудская Улыбка оказался на месте. Он стоял неподалеку от бензоколонок, прислонившись к борту грузовика, должно быть своего, защищавшего его от солнца, и разговаривал с каким-то человеком, сидевшим на корточках перед колесом. На нем была линялая синяя рубашка, расстегнутая на груди, брюки, тоже когда-то бывшие синими, и совершенно невероятная, ультрамодная красная клетчатая кепка с большим козырьком и высокой тульей.

Грузовой автовокзал напоминал обычную станцию техобслуживания, разве что чуть побольше, заполненную огромными тяжеловозами. Я развернулась и остановилась прямо возле Голливудской Улыбки. Он спокойно сказал, не здороваясь, с ходу:

– Знаете, как мы поступим? Малыш Поль поедет вперед на моем драндулете, а мы посидим-поговорим и позже догоним его. А вы мне дадите порулить вашей американкой. Кроме шуток, пошли быстрее, время и так поджимает.

Малыш Поль, тот самый, который проверял давление в шинах, был его напарником. Когда он поднял голову, чтобы спросить, все ли в порядке со здоровьицем, я его узнала. Они были вдвоем в Жуаньи.

Я вышла из машины. На мгновение заколебалась из-за трупа в багажнике, я боялась от него отойти, на остановке мне показалось, что до меня доносится этот запах, но колебалась очень недолго, хотя этого оказалось достаточно – Жан из «сомюа» перестал улыбаться. Я подошла к нему, несколько секунд постояла неподвижно, тогда он дотронулся правой рукой до моей щеки и сказал:

– Наверное, у вас и впрямь крупные неприятности. Вы хоть поесть успели?

Я сказала: нет, нет, – слегка помотав головой. Он погладил меня по голове. Он был намного выше меня, немного странной формы нос, как у боксеров, темные внимательные глаза, я угадывала, что в нем есть все то, чего не хватает мне: сила, спокойствие, внутренняя гармония, – и только по тому, как он касался меня рукой, только по улыбке, вновь засиявшей на его лице, я поняла – он хороший человек. До чего глупое слово! Но как еще сказать – настоящий человек, вот и все. В немыслимой красной клетчатой кепке.

Он сказал Малышу Полю, положив руку мне на плечо, «До скорого!», и, если вдруг почему-то мы не сумеем его нагнать, пусть он нас подождет. Он обнял меня за плечи, словно я была его давним другом, и мы перешли через улицу в кафе, где заканчивали обедать другие шоферы.

Большинство из них знало Голливудскую Улыбку, он пожимал руки, останавливался перекинуться словцом то с одним, то с другим о фрахте, о цене за тонну, о дополнительном грузе, в чем я совершенно не разбиралась. Он по-прежнему обнимал меня, и я читала во взглядах его собеседников – когда они были обращены на меня, а я утвердительно кивала головой, делая вид, что прекрасно понимаю их проблемы, – что они считают меня его девушкой. И мне кажется, что в какой-то мере мне это даже нравилось. Да, презирайте меня, но я сторонница рабства: какое счастье, если ты кому-то принадлежишь.

Мы сели у окна, выходившего на улицу, друг против друга, его грузовик закрывал мой «Тандербёрд», мне был виден только хвост, и я могла следить, чтобы никто не подходил к багажнику. А вообще-то мне уже наплевать. Мне было хорошо. Мне так хотелось, чтобы мне было хорошо, чтобы мне было на все наплевать, и еще хотелось, чтобы это был только сон. Я сделала какое-то замечание по поводу его кепки, что-то такое носят французские лыжницы – я видела по телевизору. Он засмеялся, снял кепку и нахлобучил ее на меня. Я посмотрела на свое отражение в окне, идет ли она мне, и оставила как есть – слегка сдвинутой на затылок; впервые в жизни я показалась себе забавной.

Похоже, что люди вокруг ели одно и то же блюдо – мясной рулет, который в провансальской кухне называется «жаворонками без головы». Он спросил, люблю ли я рулет, и, повернувшись к толстухе в черном, стоявшей за прилавком, поднял указательный палец и заказал одну порцию. Никто никогда не узнает, что именно в эту минуту я словно воспрянула к жизни, что все вокруг вдруг просветлело. А потом началось: