Глава вторая
СЕНАТСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Звезда отважных! Ты зашла,
И снова побеждает мгла.
Но кто за радугу свобод
И слез и крови не прольет?
Дж. Байрон
Переночевал Николай Бестужев у лейтенанта Арбузова — дом офицеров стоял во дворе, недалеко от казарм. Собственно, ночевки никакой не получилось, они проговорили всю ночь напролет.
Бестужев, конечно, знал, что в гвардейском экипаже есть небольшая тайная организация, куда входили мичманы братья Беляевы, Дивов, еще несколько человек. Они даже выработали свой республиканский устав, начинавшийся словами о свободе и равенстве.
— Как вы думаете, выведут ротные своих на площадь? — спросил Бестужев у Арбузова.
Он сидел в жарко натопленной комнате в одной белоснежной рубашке, вправленной в брюки, а лейтенант разложил на столе два пистолета, кинжал и саблю.
— Выведут, — свел Арбузов на переносице светлые пушистые брови, — а не выведут они, так мы выведем. Якубович вот-вот должен прийти. Его здесь уважают… — Он положил руку на один из пистолетов. — Если будут брать, даром не дамся!
Комната освещена карсельской лампой: под розовым колпаком потрескивало деревянное масло. Лампа свешивалась с потолка на цепочке из колец, и лицо Арбузова, и без того молодое, в этом свете лампы выглядело совсем юным. И весь он — белобрысенький, с нежной кожей лица, с грустными продолговатыми глазами — вызывал сейчас у Николая братскую нежность, участие и тревожную мысль — что уготовано ему завтра?
Пока Арбузов точил на оселке саблю, Бестужев внимательно осмотрел пистолеты — они были в полной исправности и попахивали свежей смазкой.
— Пули и порох для них готовы, — словно успокаивая, сказал лейтенант.
За окном предутренне зарозовело небо. Во дворе раздалась команда побудки. Матросы выскакивали из казарм, на ходу заправляя шинели — строились для присяги.
Впереди стоял, как определил Бестужев, батальон капитан-лейтенанта Козина, постукивая сапогами о каменные плиты. Над строем повисло облачко от дыхания.
— А вон у проходной ваш брат, — с удивлением сказал Арбузов.
Мичман Петр Бестужев служил при адмирале фон Моллере. Сейчас он напряженно всматривался в глубину двора, наверно, хотел видеть старшего брата.
— Пойду приведу, — встал Арбузов и, надев шинель, сбежал по ступенькам во двор.
У проходной двое матросов из роты Арбузова пытались незаметно проскользнуть мимо своего командира.
— Вы куда? — остановил их лейтенант.
Матросы замялись, но, видно, доверие к ротному взяло верх и один из них — курносый, толстогубый — покосившись на часового, тихо сказал:
— Мы, ваш бродь, на Сенатскую — поглядеть, собираются ли?
Арбузов одобрительно улыбнулся:
— Ну, бегом! И сразу назад, доложить. — Спросил у Петра Бестужева: — Вы не брата ли разыскиваете?
— Так точно.
— Пойдемте за мной.
Он привел мичмана в свою комнату. Николай Александрович встревоженно посмотрел на Петра. Он, видно, бежал, взмок, лицо его раскраснелось.
— Что случилось?
— Кондратий Федорович наказал передать: только что был у него капитан Якубович, он заболел и не сможет прийти в экипаж. Тебе поручено выводить матросов на Сенатскую.
Это было полной неожиданностью, но, вероятно, иного выхода сейчас не найти.
— Хорошо.
Николай Александрович быстро оделся и вышел во двор. Батальон Козина все еще стоял. Совсем рассвело.
— Господа ротные, к бригадному генералу! — прокричал с порога штаба экипажа адъютант.
От строя отделилось несколько человек и скрылось в дверях. Арбузов остался на месте.
Издали, со стороны Сенатской, донеслись звуки выстрелов. «Что же там происходит? — с тревогой подумал Николай Александрович, — Похоже, что выстрелы ружейные».
Он подошел к капитан-лейтенанту Козину.
— Николай Глебович, — попросил он, — отойдем в сторону.
Этого рыжеволосого матерщинника Бестужев хорошо знал, вместе с ним ходил на фрегате в Гибралтар. Частенько Николай Глебович выражал в ночных беседах недовольство беспорядками на флоте и даже как-то спросил, не знает ли Бестужев, как вступить в тайное общество?
Когда они отошли в сторону от строя матросов, Николай Александрович сказал тихо:
— Николай Глебович, умоляю тебя, веди батальон на Сенатскую! Медлить нельзя. Дело идет о спасении отечества… Каждый миг дорог!
Козин отпрянул от него.
— При чем здесь я? — сказал он с вызовом, будто отталкивая от себя Бестужева, и торопливо зашагал к строю, словно ища там защиту от опасных разговоров и предложений.
Значит, оказался трусом. Хочет прийти только на все готовенькое!
— Ах, так! — возмущенно закричал Бестужев и сбросил с себя темно-зеленую шинель. — Тогда я принимаю команду! Вы слышите, — обратился он к матросам, — наших расстреливают! Вперед! За мной на выручку!
