Дальневосточные путешествия и приключения. Выпуск 11 - [148]

— Только олень определяет весь сюжет? — удивленно переспросил Новак. — Но мы видели на скалах и лодки с людьми, птиц, фрагмент какого-то узора.

— Нет, конечно, все сюжеты связаны. К примеру, птицы,... Они ведь не водоплавающие, в отличие от известных мохэских с утеса между Малышево и Сикачи-Аляном, а лесные, боровые, напоминающие глухаря, может быть тетерку. А тот узор, Александр, — напомнил Алексей Павлович Новаку, — который ты имеешь в виду, является основной частью орнамента племен Восточней Сибири. Это так называемый тунгусский орнамент.

Алексей Павлович неожиданно прервал свой рассказ, торопливо выбрал из стопки копию рисунка и, продемонстрировав перед нами, пылко продолжил:

— Это ловчая изгородь, сооружаемая оленеводами для телят в период отела оленей или сбора оленей и стада для перекочевки. Мы вправе думать: наскальные рисунки стойбища Май оставлены каким-то лесным племенем, и притом оленеводческим, сродни восточносибирским оленеводам. Кто они такие были, пришельцы, которых так неудержимо влекла столь дальняя страна — северная часть амурской долины? Они, видимо, были тунгусами, эвенками с низовьев Ангары. Небольшими группами они просачивались вместе со своими оленями по многочисленным протокам Амура на его главное русло, где и оседали. Только они могли оставить на скалах свое творение. И произошло это переселение на Амур, вероятнее всего, где-то на рубеже восьмого — десятого века нашей эры, то есть около тысячи лет назад.

Есть в низовьях Амура утес

Вот и сыграли сборы. Копирование наскальных изображений закончено. Короткие приготовления на катере к отходу, и впереди — новые археологические памятники, находки...

Я делаю в дневнике беглые записи, между листами вкладываю несколько копий майских рисунков, которые с позволения Алексея Павловича продублировал для себя — на память.

И теперь, спустя несколько лет, я с волнением открываю папку, заполненную бледно-розовыми листками бумаги, на которые были скопированы некоторые наскальные рисунки заброшенного стойбища Май, показавшиеся в то время особо привлекательными и впечатляющими.

Точно не припомню, но, кажется, археолог Медведев уже на катере сообщил, что наша экспедиция в этот раз проходит почти с ювелирной точностью по маршруту первой Амурской комплексной экспедиции 1935 года в районе нижнего течения Амура. Возглавлял ее в те давние годы еще молодой археолог Окладников. Может быть, поэтому Алексей Павлович с волнением ожидает встречи с каждым наиболее показательным памятником истории земли приамурской. Здесь интересно отметить, что результаты разведочного обследования первой Амурской экспедиций А. П. Окладников опубликует почти через сорок пять лет и в предисловии к статье напишет: «До 1917 года и даже позже в этом районе проводились лишь отдельные несистематические сборы археологических находок, случайные исследования. Особое место среди последних занимают, историко-археологические изыскания разных лиц, связанные с известным «Тырским памятником».

Кому-то из экспедиционников, возможно, был известен «Тырский памятник», но для меня он не значил ровным счетом ничего. Правда, я знал о мысе Тыр более близкую к нашим дням историю, когда в 1850 году Г. И. Невельской, выйдя из залива Счастья, поднялся вверх по Амуру до мыса и селения Тыр. На этом мысу у Невельского произошел довольно неприятный инцидент с маньчжурами, когда старший (джангин) был вынужден признаться Геннадию Ивановичу, что им правительство категорически запрещает спускаться вниз по Амуру и что на земле гиляков они бывают самовольно, с ведома лишь мелких маньчжурских чиновников. За это последние получают взятку соболями, выменянными у местных народностей. Маньчжуры подтвердили, что все туземцы, обитавшие по рекам Уссури и Амуру до моря, неподвластны китайскому правительству.

— Тыр показался, — заметил кто-то из археологов. Впереди маячил темный скалистый мыс, резко обрывающийся в Амур, Его вершину венчала топографическая тренога.

И вот уже я отчетливо различаю на берегу крутого мыса два небольших домика с пристроенными вплотную к ним сараями, покосившуюся изгородь, а рядом с ней — пасущуюся корову.

И тут Алексей Павлович произнес загадочную фразу, которая всех на катере удивила, а что касается меря, то я просто-напросто опешил. В самом деле, разве не странно прозвучали окладниковские слова: «До сего места царь Александр Македонский доходил и ружья спрятал и колокол оставил».

— Как это понимать? — почти растерянно спросил я.

— Это выдержка, может быть не очень точная, из «Чертежной книги Сибири», выпущенной в начале восемнадцатого века сыном тобольского стрелецкого сотника Семеном Ремезовым, — немного помолчав, ответил Окладников. — На сводном чертеже «всех сибирских градов и земель» возле устья Амура была помещена надпись, которую я вам и процитировал. Рядом изображался город с башнями, а также предмет, напоминающий, очевидно, колокол.

— Фантастично!.. Как могло попасть на чертеж сибирских земель имя Александра Македонского? Что за неведомый город с башнями и колоколом изображен в устье Амура? — теперь не унимался с допросами Саня Новак.